Скитания. Книга о Н. В. Гоголе - стр. 75
И ещё носилось в уме его, уже погружавшемся в глухое беспамятство:
«Кто после моей смерти вырастет выше душой, чем как был при жизни моей, тот покажет, что он, точно, любил меня и был мне другом, и этим только воздвигнет памятник мне. Потому что и я, как ни был сам по себе ничтожен и слаб, всегда ободрял друзей моих. И никто из тех, кто сходился поближе со мной в последнее время, в минуты моей тоски и печали не видал на мне унылого вида, хотя и тяжки бывали мои собственные минуты. И тосковал я не меньше других. Пускай же вспомнят об этом после смерти моей…»
Наконец сознание его совсем прекратилось, и не знает никто, сколько времени пробыл он в полном жизненном онемении, потому что рядом с ним не было никого.
Когда же возвратился он из этого полного онемения к жизни, когда понял, что с ним стряслось и какие могли бы случиться последствия, будь с ним кто-нибудь рядом и прими его онемение за верную смерть, стало очевидно ему, что Бог его пощадил, оставив ему его жизнь, а эта милость значила для него, что его пощадили не даром, а в предвидении великого подвига жизни, который обязан он совершить.
И, всё ещё немощный, едва держась на слабых ногах, пустился он по европейским врачам, дававшим самые различные определения его странной болезни и посылавшим его к самым различным источникам лекарственных вод.
Тогда решился он целиком отдаться на добрую волю последнего, предписавшего карлсбадские целебные воды, однако карлсбадские, хотя и целебные, воды расслабили его окончательно, утвердив его лишний раз в убеждении, что лекаря, как европейские, так и отечественные, не узнавши как должно весь его телесный состав, когда-нибудь непременно погубят его.
Тогда, собравши последние крохи своих физических сил и своего разумения, добрался он к Призницу. Этот многими весьма и весьма расхваленный Призниц, исходя из того, что многие наши недуги происходят от избытка питательной пищи, давал мало мяса и много хлеба, испеченного с отрубями, что требовало от желудка не лени, а неустанных трудов, заставлял утерявших силы больных пилить и колоть дрова, копать землю и быть беспрестанно на воздухе. Главное же, укреплял разбитые нервы холодной водой.
Николай Васильевич более месяца провел как во сне, посреди частых завертываний в мокрые простыни, сажаний в холодные ванны, обтираний и обливаний и судорожных пробежек, в желании и в надежде согреться. Он забылся совсем, постоянно думая только об ужасной холодной воде, и все тяжкие мысли о тяжком деле призвания от него отлетели, как осенью отлетают от нас журавли, сначала курлыча что-то с небес, а затем бесследно исчезая вдали.