Сказки нашей крови - стр. 55

тогда не тронули, Вторая Ударная не погибла бы в Волховских болотах, напротив, – освободила бы север и сняла блокаду Ленинграда, для этого и нужно-то было всего ничего: взвешенное руководство, вооружение, продовольствие, резервы и нормальное снабжение… армия погибла от голода и отсутствия боеприпасов; Мерецков же боялся Хозяина… панически боялся волчьих хвостов, руководил нервно, плохо обдумывал свои решения, а из Ставки его торопили, давай-давай, скорей-скорей, не дали укрепиться, не дали возможности расширить брешь прорыва, фактически втолкнули в мешок, который мгновенно и захлопнулся… альтернативный путь закрылся еще тогда, а может быть, и раньше… да, да… он закрылся первого декабря 1934-го, когда ненормальный Николаев прошел по коридорам Смольного… маршала арестовали как раз в конце июня, когда война уже гремела… не очень ясно, почему это не случилось много раньше, ведь показания на него дали аж в тридцать восьмом, – так или иначе, попав в руки следствия, он был подвергнут издевательствам и пыткам, – когда терял сознание, следователи мочились на него… через двадцать дней на очную ставку привели к нему генерала Локтионова, которого принялись бить, требуя изобличений и признаний; Мерецков тут же подтвердил участие коллеги в заговоре высших командиров и умолял его подписать признательные показания; Локтионов, к слову, так вскоре и погиб, оболганный и обесславленный вместе с другими генералами, расстрелянными без суда в последних числах октября, как раз тогда, когда Булат коченел без одежды и еды в волховских лесах и когда уже начались страшные бои, – немцы наседали, наши оборонялись, как могли, но даже и воевать им было нечем, – доходило до того, что они воровали снаряды у противника, потому как склады боеприпасов находились в Малой Ви́шере и до них нужно было пилить восемьдесят километров, машины туда не пробивались, увязая в плотной жиже; пытаясь наладить дорогу, саперы чуть ли не по грудь в грязи укладывали бревенчатые трапы, но скоро полуторки стали и застыли – кончился бензин, люди добирались до складов пешком, а то верхами, да что мог принести пеший, ежели один снаряд весил тридцать килограммов; так стали воровать: у наших были доисторические 76-миллиметровые пушки 1861 года, которые воевали еще в русско-турецкую войну, царские пушки, хорошо знакомые деду Булата – Максуду Мурзе, стоявшему с войсками под Плевной в семьдесят седьмом: 30-го августа, накануне штурма всю ночь лил дождь, продолжавшийся и утром, позиции противника скрывал туман, почву развезло до грязи и по всем признакам атаку следовало отложить, но то был день царских именин и никто из командования ни шагу не посмел ступить от запланированных действий, – предполагалось в ходе артобстрела снести стены турецкой цитадели и тем самым облегчить атаку, но фугасы были слабыми, и крепость устояла, более того, диспозицию на штурм прислали поздно, всего за несколько часов, и потому войска плохо подготовились к совместным действиям; направление главного удара выбрали неверно, а именно там, где укрепления были особенно сильны, – в этом месте войска успеха не имели, лишь Скобелев на левом фланге сумел прорвался с отрядом в южное предместье Плевны; накануне Максуд Мурза испросил разрешения на аудиенцию у генерала и незамедлительно был принят: речь шла о порядке строя в штурме – статский гость уважительно заметил, что войска наши атакуют всякий раз колоннами, а то, пожалуй, и в каре, то бишь в квадратах по восемь сотен человек, что есть непростительная расточительность, ибо ввиду скученности личного состава огонь вражеских мортир выбивает огромное число пехоты… тут Максуд Мурза поведал генералу, как шел среди войска, назначенного к штурму Плевны, и то был только первый штурм: бесчисленные тысячи построенных в пресловутые каре солдат шли вперед под грохот барабанов; подойдя на выстрел, войска были подвергнуты безжалостному расстрелянию, – шрапнель и бризантные снаряды косили людей, как клевер в поле и… тут Максуд Мурза со стыдом и чувством омерзения вспомнил свой ужас перед летящей с неба смертью: он шел в рядах у края каре… сбоку стучали барабаны, задавая ритм шагу, с каждым мгновением приближавшему ряды героев к бесполезной гибели… та-та…та-та…та-та…та-та… ближе, ближе, ближе… еще ближе… сначала все услышали протяжный вой, и посвист, каким Соловей-разбойник, по преданиям отцов, стращал на большой дороге незадачливых купцов… вой приближался, разрывая души, крепчал и ввинчивался прямо в мозг и вдруг превращался в страшный грохот… солдаты втягивали головы, вопя от ужаса, но шли вперед, выставив впереди себя штуцера, и падали, падали, падали… в воздух взлетали куски повозок, раздолбанные колеса и оторванные руки… везло тому, кто, поймав горячий сколок, валился замертво под сапоги товарищей и без мук принимал свою погибель, но были и такие, которым острый, как наточенный клинок, металл рвал тело, живьем выхватывая из человека куски сочащегося кровью мяса… вой человеческий смешивался с воем бомб, и Максуд Мурза уже глох посреди плотного грохота… не пугайтесь, честны́е гости, – говорила за полутемной ширмой бабушка голосом Ивана-царевича, – то моя лягушонка в коробчонке скачет… а слева от него били барабаны, и вот он видит, как шагающий рядом барабанщик роняет палочки и падает лицом в остывающую грязь… куски металла веером рассыпаются над головами людей, сбивая с ног… тут Максуд Мурза непроизвольно сжался, желая собраться в маленький комочек, недоступный для шрапнели… в этот миг небо над ним снова взвыло… он поднял голову и увидел летящий на него снаряд, который крутился с бешеной скоростью вокруг своей оси и визжал, как поросенок под ножом неопытного мясника… вот он одной рукой выворачивает голову животного, придерживая коленом его трепещущее тело, а другой – вонзает тесак ему в сердце, думая, что вонзает в сердце, а на самом деле бездарно промахнувшись… поросенок визжит, и визг его выворачивает случившиеся по соседству души… визг стремительно летел с небес, и Левант Мурза, подняв голову, завороженно следил за приближением снаряда… он видел сквозь его металлическую оболочку два отсека, в одном из которых тяжко ворочались и клокотали раскаленные пиротехническим зарядом пули… багровые отсветы гуляли там… только что сработал капсюль и по центральной трубке помчался к донному отсеку хищный огонек… тронул заряд… порох вспыхнул и… взорвался, сорвав диафрагму, за которой ждали своего момента пули!.. хлопок! грохот! и головка, оторвавшись, выпустила на свободу смертоносные шарики, жаждущие плоти человека… стало быть, следует, говорил далее Максуд Мурза, рассредоточить авангарды, приказав им сосредоточение лишь ввиду укреплений неприятеля, таким образом можно поберечь людей и этой сохраненной силой атаковать неприступные редуты; сей тактикой и умелым руководством Скобелев одержал победу в левом фланге… с фронта турки были атакованы шесть раз, но безуспешно, – войска только потеряли даром четыре с половиной тысячи бойцов, да и Скобелев не удержался, – его люди, не спавшие два дня, были измучены и голодны, к тому же у них не имелось шанцевого инструмента, с помощью которого предполагалось окопаться и удерживать позиции… два вражеских редута удалось им захватить, и измученные солдаты вошли внутрь укреплений, – Максуд Мурза вошел со всеми и без сил повалился прямо в грязь… лежа на боку и тяжело дыша, он вглядывался в фигуры товарищей, также без сил валившихся на раскисшую почву… дождь не переставал, он все лил и лил, смешиваясь с кровью, и Максуд Мурза чувствовал ее звериный запах, забивающий иные запахи – даже невыносимый смрад пороха и остатков горения химических запалов; клубы дыма подымались всюду – черные, серые, желтые, буро-красные, – эта вонь вызывала рвотные позывы и слезила глаза… тем днем судьба его хранила, и он не был даже ранен, только страшно болела старая дуэльная рана да ныло плечо, проткнутое в Балаклавской битве вражеским штыком… он лежал и со свистом втягивал в себя миазмы гари… прямо перед ним парила лужа крови и за ней виднелась еще лужа, и далее все пространство внутри захваченного бастиона покрывали лужи, лужи, лужи – из крови, перемешанной с дождевою водой… он поднял глаза: товарищи бродили, садясь и укладываясь… их лица, руки, шинели, – все было забрызгано кровью, и пятна ее виднелись на земляных насыпях, орудиях, ружейных ящиках… прямо над лицом стали у него чьи-то сапоги, также испачканные кровью… казалось, красная краска покрывает каблуки и голенища… желтые ботинки иных, также окрашенные кровью, превратились в бурые… люди ступали по крови и были пропитаны ею насквозь… Максуд Мурза лежал… веки его тяжелели, глаза поневоле закрывались, и скомканные фигуры товарищей становились размытыми и замедленными… двигались словно во сне, нелепо размахивая руками… ветер подымал полы их шинелей… спины двоились, троились, множились и заступали друг друга в слоистых испарениях крови, над волглым сукном подымался сизый дымок, а дождь не переставал, накрапывал, накрапывал, и Максуду Мурзе казалось уже, что с неба идет вовсе не вода, а кровь, кровь, кровь… веки его все смыкались и он погружался в неровную дремоту, видя как бы призрак себя, штурмующего редуты неприятеля, и генерала Скобелева в белом мундире, несущегося на статной кобыле с обнаженною саблею в руке… хмурое небо полнилось разрывами бомб и снова слышался вой и визг летящих снарядов… Левант Мурза поднял голову и… снова на него пикировала шрапнельная граната… только что сработал капсюль внутри нее и по центральной трубке помчался к донному отсеку хищный огонек…тронул заряд… порох вспыхнул… взорвался, сорвав диафрагму, за которой ждали своего момента пули!.. хлопок! грохот! головка, оторвавшись, выпустила на свободу шарики, жаждущие человеческой плоти… тут Булат открыл глаза, проснувшись от громкого взрыва совсем рядом, – ударной волной его кинуло в заснеженный подлесок, и комья мерзлой земли посыпались ему на голову… из кустов строчили автоматы… Булат быстро подполз к своему месту, – там оставался упавший