Сказки нашей крови - стр. 40

, или шалаши, – ради подвига бездомности и юродивой славы; так Максуд Мурза сжег свои каливы, – нынче сказали бы: мосты – в надежде владеть любовью Верочки, и Артем, раскапывая прадеда, докопался даже до фантастики, которую вряд ли тот мог предположить: суженая неофита сама была татарского колена, и даже княжеского – о чем человек простой профессии вряд ли и узнал бы, но архивист – без особого труда; впрочем, при известном тщании и любой любопытный мог сыскать Бархатную книгу, еще когда изданную Новико́вым, доморощенным нашим да Винчи, – великим радетелем земли русской, ни за что, ни про что угодившим на хлеб и воду прямиком в Шлиссельбург; один из разделов сей книги, добытой Артемом в Румянцевской библиотеке, куда и доступ-то простым смертным был закрыт, гласил: в лето 6706 (1198) Князь Ширинской Бахмет Усеинов сын, пришел из большие Орды в Мещеру, и Мещеру воевал, и засел ее, и в Мещере родился у него сын Беклемиш, и крестился Беклемиш, а во крещении имя ему Князь Михайло, и в Андрееве городке поставил храм Преображения Господа нашего Иисуса Христа, и с собою крестил многих людей, а у Князя Михайла сын Князь Федор, и так далее – про Мещеру и Мещерских, словом, все Мещерские вышли из князей ордынских, и были в том роду разные гофмейстеры, шталмейстеры, камергеры, дипломаты, военные, писатели, художники и даже один обер-прокурор Святейшего синода, приходившийся родным дедушкой той самой Марии Мещерской, в которую был влюблен будущий император Александр III, – Верочка же была ей дальнею кузиной и, почитывая мемуары девятнадцатого века, убеждался Артем в том, что сестры были удивительно похожи: обе красивы и прекрасно сложены, росту выше среднего и с царственною статью, глаза у обеих были карие, такого глубокого темно-коричневого тона, каким отдает обычно туземный шоколад, сработанный без добавленья сливок, губы – алые, с очаровательною детскою припухлостию, носики – точеные, брови – влет, а голос княжны Марии мемуаристы описывали как глубокий, томно звучащий и очень мелодичный, таким же по воспоминаниям Леванта был и голос его матери, Верочки Мещерской… все сходилось и расходилось в этой жизни, двоилось, троилось, множилось, дробилось, и Артем иной раз хватался за голову от обилия возможных альтернатив в судьбах людей, так или иначе затронувших его семью и, получалось, – его самого, тоже намертво вросшего в историю страны, которая могла зависеть, да и зависела порой, от каких-то мелких деталей, неточных шагов, недооцененных фактов; раз уж рядом Мария Мещерская, то вот: цесаревич Александр, будучи влюблен в нее, хотел даже отречься от престола ради женитьбы на княжне, и случись, может быть, такое, прожил бы гораздо более своих неполных пятидесяти лет, но будучи послушным сыном и повинуясь воле разгневанных родителей, женился на Дагмаре Датской, ставшей впоследствии Марией Федоровной, вот судьба и привела их в конце концов к крушению поезда у станции Борки, всего-то, между прочим, в пятидесяти километрах от вовремя покинутого нашим архивистом Харькова; как известно, 17 октября 1888 года царский поезд сошел в этом месте с рельс, и Император, обладавший недюжинной силой, держал руками крышу разбитого вагона, спасая своих близких, – до тех пор, пока не явилась ему помощь, – скорее всего, именно тогда он и надорвался, заболев позже нефритом, и спустя шесть лет после события почил… а женился б на княжне, глядишь, частной жизнью и дожил бы век свой где-нибудь в Ливадии, а то, пожалуй, дотянул даже и до семнадцатого года, события которого в сем случае, тоже, возможно, не пришли б… героям же нашим подобные факты были без нужды, ибо им хватало собственной дороги, которая поворачивалась следующим образом: вернувшись после госпиталя в строй, Максуд Мурза, или уж по-новому – Максим Михалыч, послужил еще несколько времени вперед, хотя поврежденная рука действовала все-таки неважно, и поучаствовал в февральской попытке штурма Евпатории, – владели ею турки, грозившие с евпаторийского плацдарма измученному Севастополю, и генерал Хрулев, командовавший здесь, думал, наступая, застать врасплох турецкий гарнизон, однако турки ждали русских и, прикрываясь флотом, встретили атакующих злобной артиллерией; из сего дела наш поручик вышел целым и воевал далее до августа, получив новое ранение в баталии при Черной: наши атаковали через знакомый ему Трактирный мост на Черной речке и героически сражались, пытаясь забрать Федюхины высоты, но руководство сражением было таково, что славы русские войска в этой брани не снискали; тут для Максима Михалыча война и завершилась пулей в грудь да новой госпитальной койкой, – поправившись, поехал он в Бахчисарай и забрал Верочку из Успенского монастыря; спустя месяц были они уже в Санкт-Петербурге, где и повенчались вскоре, получив благословение ее родителей; прошло немного времени, в течение которого Максим Михалыч подправил несколько свою