Сказание о Големе. Возвращение Голема - стр. 18

То ли в силу преклонного возраста, то ли еще почему, но сесть верхом император не решился. Карлов мост он собрался пересечь в одной из своих карет, темно-зеленой, а потом на Староместской площади ему придется пересесть в паланкин. Карета, как объяснил Ланг, не пройдет в ворота гетто, да и мостовую там только начинали выкладывать. Мне и моим десяти солдатам было все равно обо что протирать подошвы: о брусчатку Королевского пути или о камни гетто. А вот носильщикам придется помучаться на неровных булыжниках. Но была у меня и иная забота… Позапрошлой ночью выпал снег и это само по себе было достаточно плохо. К тому же вчера днем он растаял, а прошлой ночью подморозило и дороги покрылись корочкой льда. Это уже могло стать опасным. Снег для меня в новинку: в тех местах где я вырос его почти не бывает, а в тех местах, где я воевал, не бывает и вовсе. Но я никогда не гнушался спросить совета у знающих людей, что меня неоднократно выручало. Поэтому я загодя послал вперед двух конюших и теперь не только Королевский Путь, но и дорога к гетто были густо присыпаны песком. Итак, где-то за час до полудня наша процессия вышла наконец из ворот Града.

Я, как и полагается капитану, вышагивал впереди кареты в новой одежде от одного из королевских портных. В своей ослепительно блестящей кирасе золотистой чеканки поверх дублета бордового бархата, плундрах в черно-желтую полоску, белых шоссах и замшевых туфлях “медвежья лапа”, я выглядел, надо полагать, неплохо. Это великолепие венчали черный плащ, бархатный берет с белым страусиным пером и перчатки желтой кожи. Дага на простой кожаной перевязи служила моим единственным оружием, так как с доброй абордажной саблей, привезенной из Рагузы, я выглядел бы, надо полагать, совершенным пугалом. И так на меня обращали слишком много внимания и я даже начал опасаться ревности императора. Дело было, разумеется, не в моей новой одежде, а в моем уродстве, которое не могла скрыть даже подстриженная по последней испанской моде полуседая борода. Если на спуске (в Погорельце и на Увозе) нашей процессией любовалась лишь праздная дворцовая челядь и немногочисленные монахи и монахини, то внизу, на Малостранской, наше шествие привлекло самую разную публику. Любопытные зеваки, выглядывавшие из многочисленных окон, опасности, конечно же, не представляли. На тот же случай, если кому-нибудь из них вздумается разбить тухлое яйцо о крышу императорской кареты, двое из моих солдат демонстрировали арбалеты с наложенными на них болтами. Говорят, такие дела случались в прежние годы, но сегодня пражане были более благоразумны. А вот на узкой улице, ведущей к мосту, нам пришлось попотеть. Но я не зря гонял по плацу гвардейцев, изрядно разжиревших на императорской службе. Повинуясь моей команде, они мгновенно расчистили алебардами дорогу, а потом и сам мост от прохожих и зевак. Теперь ничего не мешало карете, влекомой восьмеркой белых коней с плюмажами, величественно вкатитьсяѕ на мост. Потом она миновала предмостную арку и торжественно двинулась вперед, иногда задевая за каменные перила своими широкими колесами. Теперь мне следовало вернуться на свое место впереди экипажа, дабы придать высочайшей процессии еще больше торжественности. Кстати, шайка придворных, попробовавших было сопровождать нас верхом, застряла еще на предмостной улице. Видя полное равнодушие императора к его верным слугам, большинство из них предпочло вернуться во дворец и лишь немногие честолюбцы (и Ланг в их числе) спешились и продолжили путь за моими гвардейцами.