Размер шрифта
-
+

Сказ про Заказ - стр. 48

Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело своё.
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела как платье твоё…

Когда надо уйти, отказаться от блеска, от лёгкого движения по жизни и поначалу страшновато, и «сердце аж вакуум прохватыват», а потом понимаешь, насколько правильно, глубоко и спасительно всё трудное, требующее отказа от прелести.

Весь следующий день валил снежина, и вечер наступил раньше, как бывает при низких тучах. Андрей ехал, то и дело переключая дальний и ближний свет: на дальнем рои снежинок складывались в слепящий крап и били по глазам намного сильнее. К ночи снег перестал. Фары ярко высвечивали белое полотно, дорога привычно брала в ладони света, отгораживая от безлюдной тайги. И вдруг Андрею невыносимо захотелось спать.

Зимник шёл на восток, на Ерочимакит, чтобы постепенно отвернуть на юг. На Докедо-Кандаканск был свороток под прямым углом налево, на север: буква «Т» – шляпка Запад-Восток, ножка Север. Если прозевать свороток – «уйдёшь в небытие», как сказал когда-то один подгулявший дорожник, тащивший по зимнику клин: на Ерочимакит дорога шла вспомогательная, затрапезная, по ней ездили редко, чистили через раз на третий, а на сам пролёт едва хватало горючего. Единственное жильё по пути – метеостанция Кербо Второе, и та заброшенная.

В сон клонило невыносимо, наваливалась, как немощь, и не было с ней сладу. Он и молитву прочитал. И, встав, пешего круголя нарезал вокруг машины. Не помогло, а ехать надо, и он пробирался дальше, включив погромче опостылевшую уже музыку… И вдруг ожила Эльвира, да так ярко, явно, что буквально захватила, заняла душу, как прежде… Была она в каком-то эвенкийском костюме, но не из камуса и бисера, а в чём-то снежном, куржачном… Забота стояла на прекрасном и будто усталом её лице. Пристально посмотрела она в глаза, сверкнула льдисто-синим пламенем, двойным, медленно меркнущим всполохом – дальним светом, не то призывным, не то прощальным. А потом по стеклу рукой в рукавичке провела, дыхнула морозным облачком… Облачко опало с шорохом, как в мороз-полтинник, и пусто стало, только белый свет фары да заснеженный зимник. И тут видит Андрей: кочевая куропашка белая… бежит, бежит рядом по снежному отвалу, по его горным цепкам вверх-вниз, перебирая лохматыми лапками, белыми кисточками… Потустороннее медленно бежит и всё равно обгоняет машину…

И вдруг вылетает на дорогу, так что приходится притормозить. А Куропашка на капот садится и говорит: «Белая сова за мной гонится. Отвори оконца».

Заоконным морозом пыхнуло, и Андрей проснулся и затормозил, наехав на снежный борт зимника. На капоте недвижно сидела Куропашка. Он открыл оба окна, Куропашка встрепенулась, в одно окно влетела, в другое вылетела. Коснулась крылом глаз Андреевых, и сон как рукой сняло. А Куропашка ударилась о белый капот и обернулась женским голосом. Голос в одно ухо ворвался, в другое вылетел, просквозил напролёт: «Андрей, воротись, ты что-то потерял».

Страница 48