Сиреневый ветер Парижа - стр. 27

– Это ужасно, – говорил высокий сухопарый старик. – Просто ужасно. Я вышел, как обычно, на прогулку с моим Жожо и обнаружил его…

Зеваки слушали с благоговением. Маленький белый пудель прижался к ноге хозяина, мелко дрожа всем телом, – очевидно, это и был тот самый Жожо.

– Такой приличный молодой человек, светловолосый, в красной майке… Ему перерезали горло, представляете? – Несмотря на волнение, он произнес слово égorger[5] с явным удовольствием, смакуя его, как хорошее вино.

У меня же было ощущение, что перерезают горло мне. Полиция копошилась в темном дворе, куда никого не пускали, но мне во что бы то ни стало нужно было взглянуть на того, кто там лежит. Потому что – может быть, я читала слишком много детективов – мне показалось, я могу знать этого человека. Слишком многие приметы совпадали.

Покрепче перехватив сумку (эх, знали бы полицейские, что в ней находится…), я двинулась прямиком на представителя закона.

– Сюда нельзя, мадемуазель! – строго сказал мне ажан.

– Но я живу в этом доме! – объявила я, уверенно махнув рукой в сторону двора.

Полицейский смерил меня недоверчивым взглядом. Мне показалось, он собирался спросить у меня документы, но тут к нему подскочил лохматый тип с микрофоном, которого сопровождал оператор с камерой. Тип выглядел так, словно его с утра по ошибке засунули в стиральную машину, а когда вытащили, забыли погладить. Все у него стояло дыбом: волосы, брови, даже очки. Не тратя даром времени, он набросился на полицейского.

– Это убийство? Кто его расследует? Могу я задать несколько вопросов?

– Еще ничего не известно толком, месье, – осадил его полицейский.

– Но это хотя бы серийное убийство, а? – ухмыльнулся тип с микрофоном.

– Это вы лучше спросите у инспектора Миртиля, – твердо ответил ажан.

– У этого? Да он терпеть нас не может!

Воспользовавшись тем, что полицейский отвлекся на перепалку с представителем прессы, я беспрепятственно проскользнула во двор.

Лавируя все время так, чтобы оставаться, насколько возможно, вне поля зрения остальных полицейских, я наконец подобралась к группе из трех человек. Тот, что стоял ко мне спиной, был худ, как щепка, с лысиной на макушке и говорил слегка в нос. Мне подумалось, что это и есть пресловутый Миртиль. Второй, которого я видела в профиль, – курносый плечистый малый лет тридцати пяти с белокурыми вьющимися волосами, сложением напоминающий хороший шкаф. Третий, судя по тому, как он кружил возле распростертого на земле тела, был всего-навсего врач – врач для тех больных, которым он в принципе уже не нужен.