Синий мёд - стр. 7

Два звонка сделано. Но возможно ли уведомить Романа, если я не знаю, где он? Мне и не положено знать, разумеется. Хотя телефоны-«карманники» сейчас воцарены повсеместно, но все ж таки существует же предел их возможностям – из джунглей они не откликаются. У меня есть городской номер для связи с ним, но тут дело выйдет не быстрое. Тем паче откладывать надолго не стоит.

Впрочем… Роман, ведь-ты то, в отличие от меня, глупой, должен услышать: это случилось. Я знаю, ты услышишь, у тебя на все, что связано с Наташей, особый слух. Ты уже слышишь… Ведь правда, брат мой муж, моя опора и защита… Ты уже меняешь сейчас планы, направляясь к ближнему селению, где есть телефонная связь. Ты спешишь к нам, ведь так? Ты нас не оставишь сейчас.

Жасминовый запах сделался сильнее и чернее. Я вылезла из кресла, подошла к кровати, тихонько погладила тело под блескучим льном простыни. Я рядом, друг мой, я здесь.

Надобно еще позвонить Юрию. А лучше Виринее, его второй жене. У Рины лучше получится Юрию сказать. А самое трудное…

Соль диез си. Фа диез ми.

Как скоро успел Лебедев!

Я побежала открывать.

– Нелли? И ты тут? А я сюрпризом.

Гунька тряхнула блестящими, почти черными волосами, спадающими на плечи. Нарядная, в черной шелковой кофточке и коричневой юбке-брюках в мелкий цветочек, с маленьким сак-вояжем в руках, весёлая, двадцатиоднолетняя.

– Чемоданы сейчас Ринат поднимет. Собственно, я не сюрпризом даже, а маме ябедничать-жаловаться: с Фульком поругались. Но и подарок у меня для нее заодно особенный… Для тебя нету, думала, ты в столице. Впрочем, сейчас будем с бельгийским шоколадом чаевничать. Нелли… Нелли?

Перед дверью в спальню она замешкалась, дрогнули губы, уже и так бледные. Я взяла ее руку в свою: пальцы мои, я ощущала это, были спокойны и теплы.

– Наташенька… Вот и Лизок прилетел.

Я нагнулась над кроватью, и, словно в какой-то книге, не о Гуньке и не обо мне написанной, приподняла край простыни.

– Мама, ну что ж ты меня не подождала…

Гунька опустилась на ковер у изголовья, не отрывая глаз от утонувшего в подушке лица. Странно: Наташа всегда была несокрушимо сильной. Отчего сейчас она кажется такой трогательно беспомощной?

Я тихо вышла и прикрыла дверь.

На кухонном столе – ноги сами привели меня на кухню, где когда-то (вот же вспомнилось!) мы говорили всю ночь о терзавшем меня сквозняке из иного мира – лежала наполовину опустевшая коробочка Наташиных папирос «Ира». Сколько же лет я не курила?

А ведь с той ночи, с покушения на Ника. Наташа говорила, впрочем, что последнее дело курить, когда тревожишься. Но мне уже не о чем тревожиться. Сейчас позволительно, сейчас не рассердится даже Роман.