Символ веры - стр. 34

Горькие и беспросветные дни…

Днем Катя помогала свекрови по хозяйству, всем телом ощущая ее непреклонную ненависть – догадывалась свекровь о многом, а ночами долго не могла уснуть. Страшил и пугал Тимофей, безмолвно притихший рядом, но и обида непонятная брала – ишь, лежит. Когда однажды Тимофей, не выдержав, развернул ее все же к себе, раздвинул коленом ноги, она даже обрадовалась смутно и все ж его оттолкнула.

Задохнувшись от ярости, Тимофей принялся охаживать ее кулаком, но она и не пыталась уклоняться от ударов. Испугавшись собственного неистовства, Тимофей, как был, в исподнем выскочил на крыльцо, закурил жадно, растерянно, а Катю вдруг снова пронзила странная жалость. Когда продрогнув, Тимофей вновь вернулся в постель, она уже не стала его отталкивать…

Как-то вдруг Катя поймала на себе ощупывающий взгляд свекрови. Ребенок Петра уже не желал скрываться. Надо было решаться на что-то и Катя решилась.

Вечерам пошла навестить родителей.

Мать обмерла, услышав что Катя в тягости.

– Виданное ли дело, – запричитала она. – Не успела в замуж, а пузо уже к носу лезет. Под кого ж ты это подкатилась, срамница?

Катя неласково глянула на мать:

– К Варначихе сходи. Я обожду.

– К Варначихе?

Мать подняла выцветшие, а когда-то такие же зеленые, как у дочери, глаза и непонимание в них сменилось страхом. Но вытащив из сундука серебряный рубль, добыв из кладовой кусок сала, она, увязав узелок, засеменила все-таки к двери.

Когда Катя появилась в землянке, Варначиха прокаливала над каганцом толстую вязальную спицу. На кривом столе стоял самогон. Приложившись беззубым ртом к бутыли, старуха зелье не проглотила, а спрыснула на руки, неспешно обмыв их.

– Хлебнешь для храброшти?

Катя покачала головой.

– Как желашь, как желашь… Ложишь туды… – И глянула на мамашу: – А ты, шердешная, штупай… Подожди за порогом… Штупай, штупай…

Несколько дней Катерина не поднималась с постели. Тимофей, переживая болезнь жены, ходил по избе сам не свой, только свекровь все нехорошо жмурилась.

Но болезнь отступила, все пошло своим чередом.

К Великому посту Катя ровным голосом сообщила, мужу, что она в тягости.

Просветлев, Тимофей впервые обнял ее нежно и просто.

Шла уже середина апреля, а зима все еще давала о себе знать крепким морозцем, по утрам схватывающим лужи.

Катя затопила потухшую за ночь печь, набросила на плечи кацавейку и, подхватив в сенях подойник, выбежала во двор. У дверей хлева она поскользнулась, не удержалась на ногах и упала. Подойник покатился по обледеневшей земле. Протяжно охнув, Катя поднялась, подобрала подойник, вошла в хлев. Коровы неторопливо повернули к ней свои глупые глаза, тягуче замычали.