Силы сопротивления - стр. 5

Постукивали фарфоровые донца, глядел с тарелок горошек, загибались мясные рожки, заплывал майонезом мелко порезанный картофель.

– Я бы не отказался и от горячего, – сказал отец, потирая ладони. – Но раз горячего нет…

Он наклонился к блюду и втянул носом запах.

– Да, замечательно.

– А это тебе, милый.

Магда поставила перед Бурдюковым его порцию.

– Спасибо.

– Ну, – Магда, тронув Семена и Оксану, встала на другом конце стола и молитвенно сложила ладони, – желаю всем приятного аппетита.

Ее шумно поблагодарили, затем застучали ножами и вилками.

– Ах, еще чай! – вспомнила Магда.

Бурдюков проводил ее исчезновение взглядом, потом уставился в свою тарелку.

– Ешь, ешь, – толкнул его сидящий рядом отец. – Потом до вечера ничего не будет.

– Почему? – спросил Бурдюков.

– Ах, Сережа, сынок, – вздохнул отец, остановив ход ножа, набирающего майонез на вилку, – нас всех ждет работа.

– И тебя?

– Всех.

– Мы тоже идем, – подняли руки Виктор и Коля с работы.

– Понятно.

Бурдюков нацелил вилку, но тут с его зрением опять приключилась непонятная штука, помутнение, потемнение, бог знает что, и вместо своей тарелки он увидел кусок картона, размякший с краю, а вместо салата – серого цвета кашицу с крапинами то ли перца, то ли еще чего. Мух? Червей?

Кашицы было на удивление мало.

Бурдюков с отвращением отдернул вилку. Это салат? Это не салат! Что со мной? – ужаснувшись, подумал он в следующий миг. Стол предстал перед ним поставленным на козлы облезлым листом фанеры, тарелки всех остальных оказались такими же кусками картона с пятнами кашицы, похожей на собачьи экскременты. Комната превратилась в мрачное помещение с голыми бетонными стенами, обои – в следы протечек, уютная, подобранная Магдой мебель – в нагромождения картонных коробок, а стулья – в ящики или просто сложенные друг на друга кирпичи.

Но больше всего испугали Бурдюкова люди.

Отец опять стал изношенным, худым стариком в трусах. На груди – грязный развод, на левом запястье – короста. Дрожа от холода, старик с аппетитом кромсал кашицу деревянной палочкой. Брат Виктор лишился волос, ужался в теле, опал в щеках. Тонкогубый, с кругами под глазами, он сидел не в костюме, а в каком-то беспорядочно намотанном тряпье. Не лучше выглядел и Семен, вместо тряпья запакованный в картон, скрепленный скотчем и нитками. Лицо у Семена было зеленоватое, больное, вместо правого глаза из глазницы таращилась пустота. В заросшем, беззубом мужчине с трудом угадывался улыбчивый Коля. С тряпки, намотанной на его голову на манер чалмы, сочилась слизь.

Худая как щепка Оксана не шевелилась. Возможно, что умерла. Или была без сознания. Губы на белом лице были тонкие, синеватые.