Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время - стр. 5

Знаменитая триада «самодержавие, православие, народность», сформулированная в 1832 году министром народного просвещения С. С. Уваровым во времена царствования Николая I, осталась незыблемой. Более того, она усиливалась национальным смыслом и духом. В манифесте Россия была названа не Российской империей, а «землею Русской», что указывало на историческую наследственную связь монарха с ее историей, традициями, культурой. Эта связь будет пронизывать все царствование Александра III, начиная от внешнего облика монарха[14] до формирования нового направления в архитектуре последней четверти XIX – начала XX века – «русского стиля».

Александр III вступил на престол убежденным противником любых либерально-демократических преобразований. Разочарование в реформах 1860-х годов; глубокая и искренняя религиозность, усвоенная Александром от матери императрицы Марии Александровны; несомненное влияние К. П. Победоносцева; знакомство и духовная близость с И. С. Аксаковым и славянофилами – эти и многие другие причины привели наследника престола к некоему романтическому консерватизму, убежденности в исключительности «русской идеи», в наличии особого национального пути России в истории мировой цивилизации. Романтическим этот вид консерватизма являлся уже потому, что он не основывался на каких-либо глубоких философских размышлениях или конкретных идеологических выкладках. Для его реализации следовало, согласно рекомендациям К. П. Победоносцева, придерживаться традиционных православных обычаев и «отличать добро от зла и правду от неправды в людях и делах человеческих»[15].

Кроме того, романтическая разновидность консерватизма не требовала от цесаревича немедленных конкретных действий, являясь в то время лишь любимой темой душевных разговоров с людьми из ближайшего окружения в Аничковом дворце. Но с годами, с нарастанием политического и экономического кризиса в России, Александр Александрович перерос в консерватора практического, вся сущность которого протестовала против поспешных действий, неоправданных иллюзий, политического прожектерства: процесс укрепления государственности должен был, по его мнению, проходить без резких скачков и ненужной ломки традиционного уклада жизни всего русского общества. «Убежденный сторонник здоровой, национальной политики, поклонник дисциплины, настроенный к тому же весьма скептически, государь вступил на престол предков, готовый к борьбе», – писал великий князь Александр Михайлович[16].

Реальные политические события и требования государственного управления заставили Александра III всегда оставаться «себе на уме», определяясь с новым политическим курсом, преодолевать влияние как либеральных, так и крайне консервативных кругов высшей петербургской бюрократии. Все меньший вес теперь для него имели мнения вчерашних авторитетов. Даже отношения с К. П. Победоносцевым принимали принципиально иной характер: отныне императора и обер-прокурора Синода связывала общность взглядов на положение в стране, ощущение опасности, подстерегавшей государство. Их переписка приобрела характер деловых контактов союзников по общей борьбе. Они были единодушны в оценке того, что «вся тайна русского порядка и преуспеваний – наверху, в лице верховной власти»