Шум - стр. 7
Кто напомнит классу, что мы говорили на прошлом уроке о романтическом движении?
Продавец обуви отвесил Йонатану такую пощечину, что у Габриэлы, стоявшей шагах в десяти, зазвенело в ушах. Она испугалась, что Йонатан подожжет продавца, подожжет обувной магазин, подожжет улицу, но он просто подобрал свою сумку и ушел. Резкий сигнал грузовика вывел Габриэлу из паралича.
Трудно бежать, когда тащишь на закорках Деревянного медведя, но она старалась как могла.
– Йонатан, подожди! – позвала она, задыхаясь, но ее крик снова разбился о наушники.
И лишь когда ее обглоданный ноготь коснулся его облупившегося кожаного плаща, он резко обернулся.
Йонатан приготовился к драке с торговцем обувью, но увидел Габриэлу и сдвинул с уха правый наушник:
– Это у тебя что, фишка такая – следить за мной?
– Он просто дебил… идиота кусок. Правильно, что ты ему не ответил.
– А как думаешь, почему я ему не ответил?
Йонатан достал из кармана серебристую турбозажигалку с пламенем, похожим на фиолетовый лазер. Зажег. Погасил. Зажег-погасил.
– Этот долбень еще пожалеет, что встретил меня.
Глаза Йонатана выглядели так, будто их отшлифовали наждачной бумагой.
Педагог по виолончели как-то заговорила с Габриэлой об озарении, о редчайших моментах, когда тебя осеняет, когда в сознании будто распахивается потайная дверь. Габриэла все ждала, что озарение случится с ней во время игры на виолончели, но произошло это почему-то посреди улицы Аленби в неоновом свете вывески круглосуточного супермаркета.
Перед ее глазами всплыла дверь обувного магазина, простая дверь – два стеклянных прямоугольника один над другим в алюминиевой раме. За верхним стеклом табличка, на которой черным по золотому выгравировано: воскресенье – четверг 9:00–19:00, пятница 9:00–12:00.
Габриэла бросила взгляд на мобильник: 18:14.
– У меня есть идея. Пошли!
– Куда?
– Идем, говорю!
Перед ними торжественно разъехались автоматические двери супермаркета.
– Да что с тобой? – Он бежал за ней между полками, поднимая все, что с них падало, сбитое ее неуклюжей виолончелью.
– Вот! – Она наконец остановилась. Скомандовала: – Держи! – и сунула ему в руки мешок сухого кошачьего корма весом 7,2 кг.
Быстрыми движениями она хватала упаковки с желе на любой кошачий вкус: говядина, индейка, смесь курицы и утки, печень, лосось, морская рыба и даже одна с гордым названием “Деликатес”. Родители всегда следили за тем, чтобы в ее кошельке были деньги на еду, такси и мелкие удовольствия, которые почти всегда оказывались новыми нотными сборниками. Если скажет, что купила ноты, ей поверят. Мама не отличит Шёнберга от шнауцера.