Штрихи к портрету - стр. 2
С теплотой вспоминаю дату,
Ведь сегодня больше ста лет,
Как родился в селе под Рязанью
Всеми нами любимый поэт.
Он писал про луга и рощи,
Про родной деревенский быт,
Не хотел прислуживать власти,
И поэтому был убит.
Эта власть, опасаясь правды,
Совершила ряд подлых мер,
Инсценируя самоубийство
В номерах гостиницы «Англетер».
И предела не было горю,
Что испытывал наш народ,
Омывая слезами героя,
Провожая в последний поход.
Он ушёл молодым из жизни,
Полный весь половодья чувств,
В ожидании собственной тризны,
Что срывалось порой с его уст.
Был он нежен и очень лиричен,
Отдаваясь душою стихам,
Внешне был до того симпатичен,
Что увлёк Айсидору Дункан.
Но не мог быть в любви постоянен,
Била молодость в нём ключом,
В кабаках дебоширил часто,
Грусть-тоску заливая вином.
Принял он революцию сердцем,
Но не мог смириться никак,
Что в кабацкой Руси забубённой
Стал такой от неё бардак.
Он писал до того понятно,
Таким славным, родным языком,
От стихов его было приятно,
Даже пахло парным молоком.
Много строк посвятил он природе,
Обожал свою Родину-мать,
Не старался следовать моде,
Чтоб вождям дифирамбы писать.
И за это его уважала
От души вся кабацкая Русь,
Потому что он был ей понятен,
Навевая стихами грусть.
И сейчас, когда больше столетия
Уже минуло с той поры,
Проявилось любви долголетие
За бесценных стихов дары.
Наконец-то его признали,
Стали книги стихов издавать,
Интеллект зародился у власти,
Может станут народ уважать?
В начале июня 1944 года дед Поликарп повёз мою маму на лошади в больницу райцентра города Луховицы рожать, находящегося от деревни в 25 километрах. Дорога была просёлочная, вся в рытвинах и ухабах, километров через 10-12 езды по такой «гладильной доске», маму растрясло и природа взяла своё – на свет появился я. Пришлось деду Поликарпу в экстренном порядке принимать роды у мамы. Родиться то я родился, а вот пуповину отрезать и обработать рану было некому. Дед вынужден был повернуть лошадь назад и через некоторое время, где-то в 3 часа утра, в деревне Кошелёво отыскал гостившего там у своих родственников фельдшера, который и оказал маме и мне квалифицированную медицинскую помощь. В общей сложности, на своей пуповине я проболтался где-то около трёх часов, но всё, слава Господу, закончилось благополучно.
Истоки
Рос я непоседливым ребёнком, любил много играть, у меня была любимая тряпичная кукла неопределённого пола с нарисованным химическим карандашом лицом, с которой я засыпал. В то сложное время грудного молока у мамы не было, она в 1943 году вернулась с моей старшей сестрой из Алма-Аты, где они находились в эвакуации после начала войны, когда немец подходил к Москве.