Шри Ауробиндо. Биография. Глоссарий - стр. 87
Давайте обратимся к нескольким фразам из книги «Мемуары революционера» Упендранатха Бандхопадхьяя, который проходил по одному делу со Шри Ауробиндо и тоже находился в тюрьме: «…Почти годовое слушание наконец подошло к заключительной фазе, и мы услышали свои приговоры. Улласа и Барина должны были повесить… Уллас открыто ликовал. Он вернулся просветленный, с улыбкой на лице и сказал нам: «Слава Всевышнему, это проклятое представление наконец-то закончилось». Его слова заставили европейца-охранника обернуться к своему товарищу: «Посмотри только, этого парня собираются вздернуть, а он смеется!» – «Да, я знаю. Они всегда смеются над смертью». Можно ли было сделать больший комплимент?[202] Во время одиночного заключения Шри Ауробиндо двум тюремным чинам удалось завести с ним знакомство – очевидно, из гуманистических соображений. Они почти ежедневно заходили к нему, чтобы немного поговорить. Как-то один из них, г-н Дейли, сказал: «Через помощника тюремного суперинтенданта я попросил разрешить вам прогулки за пределами камеры, чтобы не страдали ваша душа и тело».[203] Это была приятная перемена, и начиная со следующего дня Шри Ауробиндо от одного до двух часов прохаживался туда и обратно по территории тюрьмы: от тюремной мастерской в одном конце до хлева – в другом.
«Вышагивая от коровника до мастерской и от мастерской до коровника, я либо повторял вдохновляющие меня мантры Упанишад, которые наполняли душу неиссякаемой силой, либо, наблюдая за передвижениями других заключенных, старался осознать извечную истину, заключавшуюся в том, что Нараяна есть в сердце любого живого создания и в любой вещи. Мысленно повторяя мантру, что все окружавшее меня – деревья, дома, стены, люди, животные, птицы, металлы, земля и т. д. – есть истинный Брахман, я обычно проецировал это осознание на всех и каждого. Это приводило меня в такое состояние, в котором тюрьма переставала более быть тюрьмой. Высокая ограда, железные решетки, белые стены, залитые солнцем деревья, разодетые зеленой листвой, – обычный материальный мир не казался более неодушевленным; мне открылось, что все это как бы стало живым, обладало всепроникающим сознанием, все это словно проникалось ко мне любовью и готово было заключить в свои объятия. Люди, коровы, муравьи, птицы двигались вокруг меня, летали, пели, разговаривали, но все они, казалось, были игрой Природы, и внутри меня великое, чистое, отрешенное «я» воспринималось погруженным в преисполненное покоя блаженство. Иногда мне казалось, будто кто-то обнимает меня, покачивает на своих коленях. Не могу передать, какой трансцендентный покой овладевал моим рассудком и сердцем по мере развития этого внутреннего состояния. Плотный панцирь, прикрывавший мое сердце, словно рухнул, и из глубины устремился навстречу всем творениям мощный поток любви. Одновременно с любовью мою душу, наполненную раджасом, заполнили такие саттвические чувства, как доброта, сострадание, непричинение зла, Ахимса и т. д., которые быстро развивались и росли. И чем более они развивались, тем заметнее усиливалась наполняющая меня изнутри радость и тем глубже становилось ощущение чистого покоя, уравновешенности. Беспокойство по поводу полицейского преследования полностью исчезло, и в сознании обосновалось совсем противоположное чувство. Я стал абсолютно убежден, что все деяния Бога – во имя добра, он бросил меня в тюрьму ни за что, но все это во благо мне, а потому мое оправдание и освобождение несомненны. С тех пор ни разу за все долгие дни я не почувствовал тяжести тюремной жизни – я стал невосприимчив к ней».