Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945 - стр. 41

Как люди превращаются в автоматы, как всякое движение совершается без души, как труд теряет смысл? Кто в таких условиях может помышлять о побеге? Кто думает об избавлении, об освобождении? Кто питал страстное желание бежать, избавиться от неволи, освободиться, уйти в горы, в снега, в леса? Где найти для этого огонь, желание, силы? Разве не угасли в нас все порывы к свободе? Кто еще желал большего, чем получить кусок хлеба, а потом повалиться на пол и уснуть мертвым сном? Стали ли мы такими, какими нас хотели сделать – бездушными и готовыми выполнить любой приказ роботами? Стали ли мы окончательно крошечными колесиками гигантской сталинской машины? Я замечал, что и на меня надвигается этот ужас, и изо всех сил старался не поддаваться ему. Когда у меня слипались глаза, после того как нас привозили в лагерь, я незаметно прокрадывался в деревню, где в конце концов нашел румынскую семью, согласившуюся давать мне еду, если я буду приносить им хорошие дрова. Теперь я хорошо представлял себе свою задачу. Я шел к лагерному дровяному складу, набирал столько поленьев, сколько мог унести, возвращался в деревню и досыта наедался мамалыгой и фасолью. Потом в стоявшем на окраине деревни сарае я украл бочарные клепки и, продав их другим хозяевам, получил за них изрядное количество денег. Вы только представьте себе – я стал вором! Я украл то, что досталось людям ценой нелегкого труда. Я прокрадывался к дому под покровом темноты, потом проникал во двор и брал то, что принадлежало мне по праву дерзкого. Я был вне общества, вне законов. Что мне было делать? Ты скажешь, читатель, что это оправдание всех воров? Но то, что я делал, было очень опасным. В любой момент на меня могла наброситься хозяйская собака! Я был очень осторожным, очень ловким и умным вором. Да, это был я, тот самый человек, который сейчас пишет эти строки, но тогда после каждого удачного набега я испытывал удовлетворение, гордость и чувство одержанной победы. Я потерял всякий стыд, воровство доставляло мне настоящее удовольствие. Румыны в противоположном конце села давали мне деньги за то, что я им приносил. Настоящие, реальные деньги! На эти деньги я покупал хлеб и кукурузную муку и варил себе густую кашу во время обеденных перерывов. Товарищи страшно удивлялись; для них было полнейшей загадкой, как я вдруг стал таким богачом. Да, у меня теперь было неоценимое богатство, и мне было наплевать на зависть других пленных. Да, таким я стал. Я был тогда не таким, каким был до этого и каким стал потом. Я жил тогда как настоящий раб, голодный пария, который день и ночь думает о свободе, одержимый тоской и тягой к свободе. В моей голове окончательно кристаллизовались планы будущих действий, и воровством я был вынужден восстанавливать и поддерживать силы. Хитрость стала моей стихией, темное ремесло оказалось успешным. Я накапливал силы перед решительным броском.