Шоумен. Король и Злой Горбун - стр. 47
– Вот! – торжествующе выдохнула женщина.
– Ага! – так же торжествующе подтвердил следователь.
– Да это же ещё в шестьдесят третьем! – возопил раздавленный такой несправедливостью Михаил Михайлович. – На заводе! Балка! На ногу! Упала!
– Я и не такие истории слышал, – засмеялся следователь, и его глаза кровожадно сверкнули.
– Это не я! Не я!
– И ещё вот я вспомнила …
– Так, так! – подбодрил женщину следователь.
– Ещё у него одна примета есть.
– Так говорите же!
– Я ему крикнула: что, мол, делаете? А он так нехорошо зыркнул и вдруг – хрясь! – на груди как рванет рубаху …
– Ну врёт же она…
– Молчать! А вы продолжайте.
– Рванул, значится, рубаху и как завопит: «Я тюрьму видал, щас всех поубиваю …»
– Врёт!
– А на груди у него …
Я видел, как захлебнулся воздухом Федько.
– … такой, знаете, рисунок …
– Татуировка? – уточнил следователь.
– Вот-вот, татуировка, значится. Нарисован товарищ Ленин, а под ним написано: «Наш учитель и вождь».
Сказав это, женщина замолчала, и в кабинете установилась абсолютная тишина. Все смотрели на несчастного Федько. А он уже был совсем никакой.
– Ну! – сказал следователь. – Рубашечку-то расстегни!
Федько хотел что-то сказать и не мог. Тогда следователь подошёл к нему и собственноручно расстегнул пуговицы. А под рубашкой действительно обнаружился товарищ Ленин и надпись – та самая, о которой и говорила женщина.
Вообще-то про татуировку и про пораненную правую ступню своего соседа нам рассказал Дёмин – и поэтому улики сейчас ложились ровнёхонько одна к одной.
– Это не я, – побелевшими губами прошептал-просипел Федько.
А следователь уже кликнул конвой и требовал принести ему бланк протокола допроса. Всё изменилось в одночасье для Михаила Михайловича. Только что он был всего лишь свидетелем и горел желанием помочь в благородной борьбе с обнаглевшими бандитами, и вот уже он не свидетель, а подозреваемый, да что там подозреваемый – он уже обречён заранее, это же видно, достаточно только взглянуть на этого бессердечного следователя. От сумы да от тюрьмы, как говорится …
– Хватит! – сказал я. – Отснято!
Мне было очень плохо сейчас. Как всегда, когда приходилось сталкиваться с непарадной стороной жизни. И презирал я Федько. И жалко его было. А оператор будто прочитал мои мысли.
– Так ему и надо, – пробормотал.
Сделал паузу, будто размышляя, а потом остервенело сплюнул.
13
Издали завидев меня в коридоре телецентра, Гена Огольцов припал на колено – на глазах у изумлённых людей, случайно оказавшихся поблизости в эту минуту – и провозгласил:
– О солнце глаз моих! О гений наш!
Поскольку в этот момент его руки были простёрты в мою сторону, не могло быть никаких сомнений – это при виде меня Гена испытал столь бурный восторг. Шедший вместе со мной по коридору Гончаров был не в счёт – его Огольцов не знал, да и вообще, наверное, видел впервые.