Шопоголик и брачные узы - стр. 38
– Элинор не крестная-фея, – парировала я, – а злобная старая ведьма.
– Бекки, она его родная мать, – с мягким укором произнесла Аннабел. И перевела разговор на другую тему. И ни единого резкого слова в адрес Элинор.
Святая Аннабел.
– Просто стыд, что они не могли видеться, пока Люк не вырос, – заливается мама. – Какая трагическая история. – Она понижает голос, даром что Люка нет в доме. – Люк только сегодня мне рассказывал, как мать хотела забрать его с собой в Америку. Но ее новый муж-американец не позволил! Бедная женщина! Как она, наверное, была несчастна. Оставить собственное дитя!
– Ну да, конечно. – Но во мне уже зарождается чувство протеста. – Вот только… Ей не обязательно надо было уезжать, верно? Если она была так несчастна, почему не растолковала этому новому муженьку, куда он может проваливать?
Мама в изумлении смотрит на меня:
– Это же так грубо, Бекки.
– Ну и ладно. – Я передергиваю плечами и тянусь за карандашом для губ.
Не хочу заранее накручивать маму. Потому и не скажу, что думаю на самом деле. А на самом деле я думаю, что Элинор не проявляла к Люку ни малейшего интереса, пока его компания не начала обретать вес в Нью-Йорке. Люк всегда мечтал произвести на нее впечатление, потому и расширение затеял в первую очередь в Нью-Йорке, хотя сам никогда этого и не признает. Но Элинор, карга старая, в упор его не видела, пока Люк не начал заключать по-настоящему крупные контракты и мелькать на страницах газет, – тут она и смекнула, что сынок может ей пригодиться. Прямо под Рождество она взялась за благотворительность – открыла фонд Элинор Шерман, а Люка назначила директором. Потом она задумала грандиозный гала-концерт в поддержку своего фонда – угадайте, кто помогал ей двадцать пять часов в сутки и измотался настолько, что Рождество встречал выжатым как лимон?
Но я ничего не могу сказать Люку. Заикнулась однажды, и Люк тотчас встал в оборонительную стойку, заявил, что я никогда не ладила с его матерью (что недалеко от истины), что она жертвует уймой своего времени, помогая нуждающимся, – так чего мне, спрашивается, еще надо?
– Она, наверное, очень одинокая женщина, – размышляет мама. – Бедняжка, все сама. Живет в своей маленькой квартирке. У нее хоть кошка есть для компании?
– Мама… Элинор не живет в «маленькой квартирке». У нее двухэтажная квартира на Парк-авеню.
– Двухэтажная квартира? Что-то вроде коттеджа? – Мама сочувственно качает головой. – О, но это же совсем не то же, что уютный дом, верно?
Все, сдаюсь. Бесполезно.
В холле «Клариджа» толпа одетых с иголочки людей, все пьют чай. Официанты в серых куртках снуют с чайниками в серо-белую полоску, в воздухе висит оживленный гул. Ни Люка, ни Элинор не видно. Я верчу головой по сторонам – и внезапно во мне вспыхивает надежда. А вдруг их тут и нет? Вдруг Элинор не смогла прийти! Господи, благодарю тебя за…