Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза - стр. 9

Василий закончил песню, ударив по звонким струнам три раза подряд, и, удовлетворенный достигнутым результатом, обнял Антонину правой рукой, а левой принялся расстегивать декоративную пуговку на ее груди.

– А ты молодец, понимаешь в искусстве, не то что эти соплячки практикантки, им все итальянцев из Сан-Ремо подавай.

– Вась, не надо, – Антонина прикрыла пуговку ладонью.

– Да чего не надо-то?! – раздраженно спросил Загогуйла.

– Вась, не надо ее расстегивать, – жалобно попросила Антонина.

– Да ладно, чего как маленькая? – удивился сопротивлению Загогуйла.

– Вась, она не расстегивается, она для красоты пришита.

Василий чертыхнулся и полез к Антонине под юбку. Люсина кровать ойкнула, потом взвизгнула, затем, недолго повздыхав, напряженно затихла, держа в своих пружинных объятиях непривычную тяжесть двух взрослых тел.

– Вась, ты меня хоть немного любишь?

– Ну… Это… Конечно… Вот давай за любовь выпьем.

Василий налил себе остатки коньяка, выпил, спел еще одну песню про то, как молодого вора не дождалась любимая, покурил в открытую форточку, побарабанил пальцами по столу и хлопнул себя ладонями по выпирающим коленным чашкам:

– Ну ладно, Тонь, побегу, надо еще и то, и это, и туда, и сюда. Дел полно, а времени в обрез, жизнь проходит, Тоня, ничего не успеваю! В общем, побежал.

Антонина сняла с Люсиной кровати простыню, тщательно застирала небольшое вишневое пятнышко, прогладила утюгом и аккуратно заправила постель. Потом достала из-под своей кровати радиоприемник и чуть повернула ручку громкости. Приемник равнодушно шипел, Михаил Сергеевич осуждающе молчал.

Антонина аккуратно сложила в железный шкафчик синий комбинезон, отдельно повесила оранжевый жилет, взяла полотенце и пошла в душ. Тщательно намылив свое тело детским мылом, Антонина смыла пену и вытерлась махровым полотенцем. Застиранный желтый утенок на бледно-голубом фоне легко впитал влагу и на мгновение стал таким же ярким и молодым, как тогда, когда мама Антонины Валентина Петровна принесла его в целлофановой упаковке из иглинского промтоварного магазина и, несмотря на протесты дочери, положила вместе с другими вещами в большую брезентовую сумку – «Ничего, ничего, выучишься в Уфе на медсестру, вернешься к нам в Иглино фельдшером, станешь работать доктором, тогда будешь и мать-старуху бесплатно лечить и полотенцев ей сколько надо надаришь». Антонина потом всю дорогу до Уфы думала: «Почему бесплатно, когда и так бесплатно?» Но думала недолго, потому что сожитель мамы шофер почтового фургона Колька-баянист высадил ее на краю города около троллейбусного депо № 2 и напутствовал: «Учись, Тонька, на шофера – это самая лучшая в мире специальность. Тут среди троллейбусников женихов знаешь сколько? А то придумали с мамашей: медсестра, фельдшер! Это мне, что, через всю Уфу на Зорге тащиться, а потом обратно?!» И уехал в Тимашево к Лильке-почтальонке, у которой упился самогоном и в тот же день помер.