Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза - стр. 11

– Разве вы испугались? – искренне удивилась Антонина.

– Я?! – усмехнулся Шишкин, – да я никого не боюсь! Хочешь знать, так мне даже антиалкогольный указ – не указ!

Шишкин вдруг открыл несгораемый шкаф и достал оттуда бутылку «Плиски».

– Я и выпить могу, когда захочу! Держи стакан! За гласность, за ускорение, за борьбу с нетрудовыми доходами!

Антонина испуганно отхлебнула коньяк и как-то обреченно подумала: «Опять «Плиска!» А Шишкин поставил свой нетронутый стакан на стол, прижал Антонину к несгораемому шкафу и зашептал:

– Ну и запах у тебя! Так моя одноклассница Светка пахла, до того, как замуж за моего друга Игорешку вышла, теперь в Москву переехали, в Химках живут, большие люди!

– Павел Семенович! – шепотом запротестовала Антонина.

Но Павел Семенович уже смял старательно выглаженное с утра ситцевое платьишко в голубой горошек.

– Ну ты и демагог, Шишкин! – гневно зашипел селекторный приемник, а Михаил Сергеевич продолжил: – запудрил мозги девушке нашими светлыми лозунгами, воспользовался силой нашего демократического слова! Да мы тебя, Шишкин! Да я тебя, Шишкин! – и стал Генеральный секретарь материться так, словно он не Генеральный секретарь, а начальник троллейбусного депо Калмыков.

– Давай, давай скорее, в раздевалке у себя сделаешь там что надо, не слышишь меня начальство зовет! – Шишкин быстро застегнул штаны, слил из стаканов недопитый коньяк обратно в бутылку, закрутил пробку и спрятал в несгораемый шкаф, – пригодится еще! Ты это, не болтай там в общаге-то! А то знаю вас – чуть что, сразу порочащие слухи распускать!

Антонина хлюпнула носом, одернула мятый подол, вышла из бытовки завгара и пошла к проходной.

Вроде бы никому не рассказывала Антонина о приключившихся с нею событиях, даже подруге Люсе почти ничего не сказала, но пошла по троллейбусному депо молва, что скромница Антонина редкая в своей безотказности деваха. Правда, только эта любопытная тема повисла в электрических троллейбусных проводах, как победа сборной СССР на чемпионате мира по футболу над сборной Венгрии со счетом 6:0 тут же унесла ее мексиканским торнадо на заросшую бурьяном свалку у бетонного забора за ремонтными мастерскими.

Июнь, словно мяч, посланный через все поле Марадоной под сокрушительный удар Бурручаге, пролетел. Пролетел, но закончился, как показалось двести четырнадцатой комнате на день раньше обычного, потому что все помнили, как вскочили, возликовали, взметнулись, а куда делось потом 30 июня – никто внятно сказать не мог. Одна лишь Антонина твердо знала, но никому не говорила, что весь этот день грустила. Грустила и беззвучно соглашалась с Михаилом Сергеевичем – ей тоже было жалко проигравших безалаберным аргентинцам дисциплинированных немцев, у которых дома за океаном остались верные друзья в коротких кожаных штанишках, крепкие семьи за дубовым столом, уставленным тушеной капустой, свиными сосисками и пенистым пивом, пожилые родители в накрахмаленных белых фартуках и остроконечных шляпах с перьями и все – с надраенными до солнечных зайчиков «мерседесами» и «бенцами». Михаил Сергеевич так же уверял Антонину, что, несмотря на нордический характер, бюргеры всех федеральных земель очень ранимы и сильно переживали за своих белокурых целеустремленных атлетов. Переживали, незаметно поглаживали правой ладошкой левую грудину и наливали в столовые серебряные ложки лечебный бальзам Биттнера.