Шефы тоже плачут - стр. 46
- Пухляш, - вместо приветствия говорит он, поднимая голову и глядя на меня. - Скажи мне, что тебя связывает с Марком?
Клянусь, я бы меньше удивилась, если бы сейчас над нами разверзся потолок и с неба посыпалась радужная пыльца, чем вопросу, который мне задаёт Орловский. Задаёт ровным спокойным тоном, будто мы собираемся побеседовать за чашкой чая о том как идут дела в английском королевстве.
Только в этом всём что-то не так. И я пока не могу понять, что именно.
- А тебе какое дело? - Я очень стараюсь сделать так, чтобы мой голос звучал ровно, но это у меня выходит откровенно плохо.
- Ответь.
- Я уже ответила. Это не твоё дело.
Он вскакивает с постели так молниеносно, что я рефлекторно отстраняюсь. Плотнее запахиваю полотенце, придерживая его обеими руками, что Орловский интерпретирует по-своему.
- Боишься? - спрашивает так, что в его голосе слышны нотки предвкушения и угрозы.
- Тебя?
- Нет. Что я возьму то, что принадлежит другому.
- Андрей… ты пьян? - выдвигаю я первую попавшуюся теорию, но тут же понимаю, что не ошиблась. Глаза Орловского блестят как-то совсем нездорово, а когда он медленно приближается ко мне, заставляя отступать к стене, я чувствую слабый аромат алкоголя. И его парфюма. И это вкупе с близостью Андрея кружит голову. Так неуместно, но так закономерно.
- Ответь, малыш, ты принадлежишь другому?
Мне хочется всхлипнуть, а лучше - сначала выписать Орловскому пощёчину, а уже потом всхлипывать сколько душе угодно. Потому что он - невыносимый болван. И потому что в его голосе сейчас столько боли, как будто он и впрямь испытывает её, думая обо мне в объятиях другого.
Я не отвечаю - у меня нет на это ни единого шанса. Орловский просто срывает с меня полотенце и отбрасывает его в сторону, обхватывает оба моих запястья, не давая мне прикрыться, а я и не хочу этого делать сейчас.
Я знаю, что красива. Знаю, что нравлюсь мужчинам. И что Андрей хочет меня - его голодный взгляд скользит по моему обнажённому телу снизу-вверх. И у него тоже больше нет слов.
Второй наш поцелуй выходит жадным, грубым и жёстким. Ещё более яростным, чем тот, первый, когда оба сходили с ума от его горькой сладости каких-то бесконечных несколько секунд. Только теперь я знаю, что Орловский не станет бежать от нашей близости. Не отступит, сказав «прости». Знаю, что сегодня и он, и я пойдём до конца.
Он вжимает меня собой в стену, и я ощущаю, что везде один лишь он. Шершавая ткань его одежды трётся о мою кожу, и в противовес этому поцелуй из грубого становится почти невесомым. Андрей, едва касаясь, проводит языком по моим приоткрытым губам, и я пьянею от этого вкуса. Виски, запах сигарет, аромат, присущий одному Орловскому - всё это кружит голову, заставляя желать только того, чтобы это никогда не кончалось.