Шефы тоже плачут - стр. 20
Чем меньше времени остаётся до ночи, тем выше градус веселья и крепости алкоголя. И мне уже не так комфортно оставаться едва ли не самой трезвой среди всей этой братии. Марк беспрестанно крутится рядом, а вот Орловского я замечаю не столь регулярно. Порой кажется, он вообще отправился наверх со своей цаплей, и это ощутимо бьёт по нервам.
- Пухляш, ты же не будешь против, если мы задержимся до утра? - спрашивает Андрей, материализуясь рядом практически из воздуха. Значит, всё же совести никуда не уходить пока хватило.
- То есть, я должна спать где-то в незнакомом месте с незнакомыми людьми?
- Ну зачем сразу с людьми? Милка тебе комнату выделит.
Он смотрит на меня с улыбкой, и по его взгляду понимаю: Орловский пьян настолько, что не просто домой отвезти меня не сможет, но даже с вечеринки вряд ли уйдёт на своих двоих, если его всё же вынудить это сделать.
- Милка, угу, - бурчу я, протягивая руку за следующей порцией виски с колой.
- Ты что, ревнуешь? - шепчет он мне на ухо заговорщическим тоном, и мне хочется тотчас возмутиться. Чего я почему-то не делаю. Просто поворачиваюсь к Орловскому, застывая взглядом на его губах, которые сейчас находятся в катастрофической близости от меня.
- А если да? - не сдержавшись, уточняю я, и с мрачным удовлетворением наблюдаю за тем, как брови шефа ползут наверх.
- Тогда скажи мне это.
- Что именно?
- Скажи, что ты меня ревнуешь.
Нет, это переходит всякие границы. Уже перешло. И я сама - инициатор подобной беседы, которая мне нравится гораздо больше, чем фантазии о том, что будет делать Орловский наедине с его цаплей наверху.
- Я тебя ревную. Этого достаточно?
- Для чего, малыш?
Он впервые называет меня так. И от этого я делаю жадный короткий вдох, будто Андрей только что ударил меня этим словом. Сейчас, когда он настолько близко, и когда во взгляде его тёмных глаз, в которых дурман плещется на самом дне, смешиваясь с нотками самоуверенности и вызова, я вижу своё собственное отражение, и это сводит меня с ума. Гораздо сильнее, чем то было раньше. Настолько, что я и размышлять здраво не могу.
- Для того, чтобы ты оторвал свою задницу от стула и проводил меня домой, - нарочито грубо отвечаю я, чтобы возвести между нами то, что поможет мне в моём самосохранении, которое и так трещит по всем швам.
Но Орловский не успевает ответить - рядом с ним возникает Милена, которая, глядя мимо, будто меня не существует вовсе, хватает Андрея за руку и куда-то тащит. А он поднимается с барного стула и идёт, будто баран на верёвочке.
Милена начинает танцевать, обвивает его шею руками, потирается о него всем телом. И внутри меня разгорается такой неистовый пожар, что мне хочется только одного - исчезнуть из этого чёртова цаплиного дома и никогда больше не видеть ни её, ни Орловского.