Щит и меч - стр. 87

Способность к рисованию приносила Иоганну в его счастливом и, казалось бы, недавнем прошлом, когда он еще был Сашей Беловым, две общественные нагрузки: стенную газету и художественное оформление здания к праздникам, а также неприятности, когда он рисовал карикатуры. Обиды приятелей он старался искупить самокритичными автошаржами. Любовь к краскам, к цвету, стремление передать на бумаге все многообразие окружающего владели им с детства.

Отец мечтал, что сын пойдет по его стопам на завод, и, разглядывая рисунки, бормотал сокрушенно:

– Ну что ж, давай, кому-то надо быть и художником!..

Но сын знал, что отец в душе гордится его дарованием, восхищается им.

Академик Линев успокаивал Сашу Белова, когда тот делился с ним своими сомнениями:

– Да вы не расстраивайтесь, это не раздвоение личности, а очевидная способность воспринимать цвет и форму. В научной работе эмоциональное восприятие разнообразных явлений природы столь же естественно, как в любом другом творческом процессе, а творчество – всегда исследование со множеством неизвестных.

Инструктор-наставник сказал как-то:

– Из тебя, Белов, возможно, Репин получился бы, если бы ты по этой линии пошел. – И, вздохнув, пожалел: – Скорей бы канитель с империализмом кончилась! Не будет войн – каждый человек на земле сможет в полной мере развить свои способности.

Когда Белов очень удачно написал портрет одного замечательного советского разведчика, начальник отдела товарищ Барышев, внимательно посмотрев на портрет, потом на Белова, заявил:

– Какие у нас люди талантливые, а? – И добавил для ясности: – И он, и ты. – И еще уточнил: – Но тебе, Саша, до него, – кивнул на портрет, – еще много тянуться надо. – Спохватился: – Но ты сильно нарисовал. – Сказал виновато: – Извини, друг, но даже в нашем клубе на стену повесить – не разрешат. Товарищ снова на задании. – И постарался утешить: – Будь уверен: придет время – пожалуйста, хоть в Третьяковку.

– Это что ж, при коммунизме?

Барышев задумался.

– Не обязательно. Но где-то на подходе…

Александра Белова знали букинисты. В день получения стипендии – сначала на рабфаке, потом в институте – он отправлялся на поиски редких репродукций. Воскресенья проводил в Третьяковке, в Музее изобразительных искусств. На каникулы уезжал в Ленинград, ежедневно к открытию приходил в Эрмитаж, уходил почти последним.

То, что он теперь был лишен возможности рисовать, наполняло его томительной тоской, он ощущал почти физическое недомогание, которое объяснял тем, что ему пока ничего не удалось здесь сделать. А между тем информации, поступавшие от Иоганна Вайса, в совокупности с другими данными, точно свидетельствовали: над Советским Союзом нависла грозная опасность.