Шалость: сборник рассказов о любви - стр. 9

Вадик, – позвала Лилия утром. – Отнеси меня на поляну.

Я с легкостью подхватил ее на руки. Она весила не больше ребенка. На глаза наворачивались слезы, в груди нестерпимо пекло. Я сжал зубы, чтобы не выказать слабости. Как врач, я понимал, это конец. Я уложил ее на одеяло, лег рядом, оперевшись на локоть. Ее удивительные глаза спорили синевой с небом.

Какой чистый воздух, – прошелестела Лилия.

Скоро начнутся заморозки, – отозвался я.

Она не ответила. Лежала тихо, прикрыв глаза.

Вадик, ты проживешь долгую, счастливую жизнь, – она прощалась.

Лилия, – я взял ее руку в свою. – Мы вместе…

Не трать слова. Я знаю.

Ты? Тоже? – воскликнул я.

Она кивнула.

Так вот, ты проживешь долгую жизнь, воспитаешь детей, будешь нянчишь внуков.

***

Отец Лилии винил меня в смерти дочери. Если бы вовремя сделали операцию. Если бы… если бы… Слишком много если. Я не мог признаться, что знал. Да он бы и не поверил. Счел бы мое признание попыткой оправдаться. Меня судили, отобрали лицензию. Я принял крах своей карьеры равнодушно. Отобрали лицензию? Ну, и хорошо, не нужно ходить на работу. Можно вообще не выходить из дома. В груди болело все чаще. Я понял еще до того, как мне поставили диагноз. Долгая, счастливая жизнь? Эх, Лилия, Лилия. Разве тебя не учили в детстве, что обманывать плохо? Мне оставалось от силы полгода.

Старинный аристократ-дом надменно взирал на мир бойницами окон. Он был красив строгой, выверенной красотой прошлых лет, потемневшими от времени кирпичами, подогнанными друг к другу так плотно, что иголку не вставить, зубчатой линией кровли. Старожилы рассказывали, что до революции дом принадлежал богатому купцу или помещику. После воцарения красных приехал инженер, произвел какие-то манипуляции и замеры, за неделю возвели картонные стены, и дом принял новых жильцов – всего десять семей. Каждая квартира была уникальна. Нам «повезло» жить на веранде, тонкие стены не держали тепла, на зиму отец заклеивал окна пленкой, но все равно дуло из всех щелей и зелеными цветами покрывались углы. Печка пожирала непомерное количество дров, как какой-то троглодит, но едва обогревала комнату с четырехметровыми потолками. Нижние соседи заняли конюшни и складские помещения, еще несколько семей поделили бальный полукруглый зал с рядом узких панорамных окон. Из десяти семей, только наша и Ромкина были молодыми. Все остальные – либо одинокие старушки, либо пары божьих одуванчиков.

Семья Черновых жила на другой стороне дома, затрудняюсь представить предназначение их «апартаментов». Из узкого «аппендицита», выполняющего функцию прихожей и кухни, попадаешь в комнату. Черновым повезло. Потолок их квартиры был немного выше нашего, и они умудрились сколотить второй этаж, на который вела крутая деревянная лестница. Потолок второго этажа был настолько низким, что даже нам, детям, приходилось опускать голову. Когда я родилась, Ромке Чернову не так давно стукнуло три, и он очень меня ждал, потому что других детей в доме и в радиусе нескольких километров не наблюдалось.