Шаль - стр. 2
Справа проплыл великий пролетарский поэт, вскинувший в приветствии руку и, видимо, подсказавший своему тезке из джипа что-то неслышное для остальных. Ибо тот вдруг встрепенулся и отдал команду:
– Останови-ка у подземного перехода на Пушкинской. Дальше я сам. Сегодня все свободны. Завтра – как обычно.
Хлопнув дверцей и оставив свиту в недоумении, Степанков двинулся к подземному переходу, запахивая пиджак и раскрывая зонтик.
Он и сам недоумевал, почему вдруг решил выйти здесь. Позже, гораздо позже, когда станет рушиться его мир, так тщательно, скрупулезно созданный его трудом, изматывающим и круглосуточно напряженным, он вспомнит этот бросок в подземный переход. Что его столь властно вытолкнуло тогда из машины? Так некстати прерванный сон? Необычная для этого времени года погода? Ноющее, как зубная боль, нежелание встречаться с Михаилом? Сейчас он наспех объяснил себе это тем, что мог опоздать, если бы поехал на машине до разворота в этом медленно текущем потоке. Опаздывать, да еще в сложившейся ситуации, было бы просто… было бы просто… просто…
Он встал как вкопанный. Обернулся. И как-то сомнамбулически пошел назад. Там, неподалеку от старух, торгующих букетиками, и мальчишки, раздающего рекламные листки, стояла женщина в пуховой шали на плечах. Той, маминой – или точно такой же – пуховой шали. Он только что прошел рядом с ней.
Женщина стояла прямо, придерживая на груди пушистую шаль. Она ничего не продавала, у нее не было картонной таблички с накорябанными словами жалостливой просьбы. Седые волосы собраны в пучок, бледное лицо напряжено. Она с усилием вытягивала шею, словно выискивая кого-то в потоке прохожих. Вот она устремилась к какому-то солидному мужчине, резко протянула руку, словно выбросила ее перед собой. От неожиданности мужчина отшатнулся, неловко зацепил ее портфелем и заспешил дальше. Женщина просила подаяния. И явно не умела этого делать.
Степанков увидел, как она зажмурилась, потом открыла глаза, повернулась и пошла было вниз, в подземный переход, на ходу вытирая слезы. Но, пройдя несколько шагов, остановилась, выпрямилась и решительно направилась на прежнее место.
Ему была видна ее прямая спина, обтянутая шалью. Женщину никто не замечал. Бабки болтали между собой, мальчишка бойко атаковал прохожих.
Степанков застыл, он не мог двинуться с места. Ему мучительно хотелось подойти к незнакомой женщине, зарыться лицом в мягкий пух шали, вдохнуть знакомый запах и сказать:
– Мама…
Он чувствовал этот запах отсюда. Он почувствовал бы его за тысячу метров среди многотысячной толпы. Шаль непременно должна была пахнуть духами «Красная Москва». Куда она делась потом? Как-то бесследно исчезла из его жизни. Бесследно ли…