Северный Удел - стр. 30

– Да, господин.

Я закатал левый рукав Майтусовой рубахи.

Поперек запястья бугрилась широкая продолговатая короста. Жесткая, неприятно свекольного цвета. Свежая. А сквозь нее проглядывала бирюза.

Ящерка.

Я колупнул коросту пальцем. Ящерка внутри раскрыла пасть.

Ишь какая! Своих не узнает.

– Как это было, Майтус? Что отец говорил?

– Господин показался мне испуганным.

– Что?

Майтус кивнул.

– Господин сказал: ложись. Я лег. Железо холодное. Вода холодная. Господин нож мне подал, а я взять не могу, пальцы…

Он мотнул головой. Ему было стыдно за ту свою слабость.

– А потом?

– Потом взял. Господин сказал: успокойся, режь быстро, но не глубоко. Положил мне ладонь на затылок. Сказал: вдохни. Я вдохнул. Сказал: режь. Я и чиркнул. А он сказал: вот и хорошо.

Я снова колупнул коросту.

Майтус поморщился, но отдергивать руку не стал.

– Больно?

– Жжется, господин.

Я заглянул ему в глаза:

– Майтус, мне нужно точно знать, что тебе говорил отец. Почему он был напуган. Что его испугало.

– Он сказал, что ошибся.

– В чем?

– Не знаю, господин. Я ослабел. Я плохо слышал.

– Погоди.

Я подтянул к себе мундир.

Вот она, воткнутая в подкладку игла. А вот и платок. Плотный, не сразу и прокусишь.

– Потерпишь, Майтус? – спросил я.

Ответом был судорожный кивок.

Мизинец? Средний? Указательный? Я подул на многострадальные свои пальцы. Какой колоть сейчас?

Указательный.

Игла клюнула подушечку. Кровь выступила влажной бусиной.

– Майтус, – сказал я, – возьми платок, сожми в зубах. А то перебудим тут всех.

– Да, господин.

Кровник забил платок в рот.

Я поправил его руку, чтоб коростой смотрела ровно на меня. Ладонь была липкая, потная.

– Боль будет острой, но короткой.

Майтус зажмурился.

Я выцелил ящерку. Стиснул поудобней иглу.

О, сколько раз я уже колол свои и чужие пальцы, плечи и шеи! Чаще, конечно, свои. А еще, бывало, самого Огюма Терста.

Здесь важен упор локтя. И хват.

Игла опустилась.

Майтус дернулся, замычал, отбив в пол пяткой.

Из-под коросты брызнула, бирюзово блеснув, капля крови, я торопливо прижал ее указательным пальцем.

– Айма тиан шэ…

Кровь смешалась. Моя, отца, Майтуса.

Я моргнул и увидел тяжелую тканую портьеру. Она посеклась справа и золотилась там солнечным светом. Но вокруг было темно.

Пальцы держатся за край железной ванны. Дрожь засела в теле. Холодно. Холодно. Торчат из воды колени. Мои? Чужие? Дрожат.

Поворот головы ловит тень в красном халате и белых кальсонах. Тень скользит мимо. Свеча в шандале выхватывает худое лицо.

Отец!

Нет, не видит, не слышит. Занят. Встал спиной. Движения сухи, работают локти. Что-то звенит. Шелестят листы.