Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - стр. 56
Оставив сомнения, я сняла куртку и что было под ней. Зайдя с другой стороны, я подняла покрывало и запрыгнула в постель в нижнем белье, как прыгает человек в холодную воду, чтобы не мучиться, погружаясь потихоньку.
Постель была такая холодная, что у меня перехватило дыхание. Я испугалась, что потеряю сознание. Зубы стучали друг о друга, меня всю трясло. Я плотно прижалась к профессору со спины. Его хлопковая майка от холода словно затвердела. Я старалась как могла выдыхать теплый воздух и дула под покрывало, на затылок и плечи профессора.
Тут у меня заныли зубы. Наверное, от того, что я никак не могла перестать ими стучать.
К счастью, в скором времени лежать стало уже сносно. Мне самой стало немного лучше, я начала чуть-чуть согреваться. Но профессору это не помогало. Он был совсем плох, лежал беспомощный, без сознания. Неужели было слишком поздно?
Я разозлилась на себя, что потеряла столько времени, поспешно встала и быстро сняла с профессора майку. Он был кожа да кости, а кожа будто посинела.
Вот бы покрывало было потолще! Я огляделась, но ничего не оставалось, кроме как накрыться еще и черным пальто, приходилось довольствоваться тем, что было. Не теряя времени, я повернула профессора на бок и снова запрыгнула в постель позади него. Плотно укрывшись, я сильно прижалась к нему сзади.
На мне было только белье, и голой кожей я словно касалась льда. Я съежилась, задрожала, но не отступила. Чем становилось холоднее, тем крепче я к нему прижималась и пыталась согреть его, дыша в затылок. Профессор был такой худой, что кости таза выпирали.
Лежа так, обвив его, я вспоминала события прошедших дней и жалела себя. В какую же историю я попала.
В море не было ни кораблей, ни рыбацких лодок. Надо быть сумасшедшим, чтобы выйти в такую погоду. Сейчас рыбаки наверняка чинят сети на пристани, едят горячий суп и пьют чай в рыбацких домиках. Или играют в окей[41], попивая кофе.
Профессор никому не мог подавать знаки в море. Значит, тут не было ничего секретного, а что-то другое. Но почему тогда беднягой заинтересовалась секретная служба? Почему им был нужен этот несчастный, измученный человек?
Почему? Почему? Почему?
Ни на один вопрос не было ответа. Как я ни старалась, все равно возвращалась к исходной точке.
Еще я то и дело вспоминала нашу жизнь с Ахметом в том доме с печью, но тут же старалась отогнать эти воспоминания, словно в них было что-то предосудительное. Какое они имели отношение к теперешней ситуации? Во-первых, тогда мы сначала согревались немного, а потом раздевались, здесь же мы разделись, чтобы согреться. И зачем я вообще искала такие странные оправдания?