Сердце – одинокий охотник - стр. 47
Порция это заметила и кинулась к нему. Она обняла его голову и прижалась щекой к его лбу.
– Ну вот, я обидела своего папу, – сказала она нежно.
– Нет, – сказал он. Голос его звучал резко. – Глупо и неинтересно все время говорить о взаимных обидах.
По щекам его медленно текли слезы, и в отсвете огня они отливали голубым, зеленым, красным.
– Я очень, очень перед тобой виновата, прости, пожалуйста! – сказала Порция.
Доктор Копленд вытер лицо ситцевым платком.
– Ничего.
– Давай больше никогда не будем ссориться. Мне так, тяжело, когда мы с тобой не ладим, просто мочи моей нет. Мне почему-то кажется, что всякий раз, когда мы видимся, в сердце у нас поднимается что-то злое, нехорошее. Давай больше не ссориться!
– Давай, – сказал доктор Копленд. – Давай больше не ссориться.
Порция шмыгнула носом и вытерла его тыльной стороной руки. Она несколько минут постояла, обхватив голову отца руками. Потом окончательно вытерла следы слез и подошла к кастрюльке с овощами на плите.
– Капуста, наверно, дошла, – весело сообщила она. – А теперь я, пожалуй, испеку к ней кукурузных лепешек.
Порция не спеша бродила по кухне в одних чулках; отец не спускал с нее глаз. Они опять замолчали.
Когда в его глазах стояли слезы и очертания предметов были смазаны. Порция казалась ему похожей на мать. Много лет назад Дэзи вот так же молча и деловито двигалась по кухне. Дэзи не была такой черной, как он: кожа у нее была дивного цвета густого меда. Она всегда была ласковой и молчаливой. Но за этой тихой ласковостью таилось какое-то упрямство, и, как бы прилежно он ни старался в ней разобраться, мягкое упорство жены было ему непонятно.
Он наседал на нее, открывал ей свою душу, а она была все так же тиха и ласкова. Но слушаться его не желала и поступала по-своему.
А потом появились Гамильтон, Карл Маркс, Вильям и Порция. И его высокая, неуклонная цель диктовала ему, какими должны стать его дети. Гамильтон будет великим ученым. Карл Маркс – вождем негритянского народа, а Вильям – адвокатом, который будет бороться с несправедливостью, Порция же должна лечить женщин и детей.
Когда они еще были маленькими, он уже говорил им о том бремени, которое они должны скинуть с плеч: бремени угнетения и нерадивости. А когда они стали чуть постарше, он начал внушать им, что бога нет, но что жизнь их священна и что перед каждым из них – истинная, непреложная цель. Он твердил им это снова и снова, а они забивались куда-нибудь в угол и глядели своими большими, как блюдца, глазами на мать. Дэзи же, как всегда ласковая и упорная, не слушала его.