Серафина - стр. 41

Как говорится, барахтался в плевке святого Витта по самую шею – вместе со мной. Я поклонилась и поспешно вышла, опасаясь, как бы девочки не заметили на мне Небесной слюны. Ведь мне самой, чтобы выжить, приходилось быть в равных долях интересной и невидимой.

Возвращаться вечером в свои покои всегда было огромным облегчением. Меня ожидали занятия, книга по зибуанской носовой песне, которую мне не терпелось прочесть, и, конечно, разговор с дядей. Нужно было задать ему кое-какие вопросы. Первым делом я уселась за спинет и сыграла особый диссонантный аккорд, который служил Орме сигналом, что я хочу с ним поговорить.

– Добрый вечер, Фина, – прогремел котенок.

– Летучий мыш начал бродить по саду. Я беспокоюсь, что…

– Стоять, – оборвал меня Орма. – Вчера ты обиделась, что я тебя не поприветствовал, а сегодня сама сразу переходишь к делу. Я требую, чтобы ты оценила мой «добрый вечер».

Я рассмеялась.

– Оценила. Но слушай: у меня тут проблема.

– Не сомневаюсь, – сказал он. – Но ко мне через пять минут придет ученик. Это проблема на пять минут?

– Сомневаюсь. – Я задумалась. – Можно, я зайду к тебе в консерваторию? Все равно не хочется обсуждать это через спинет.

– Как тебе угодно. Но дай мне по крайней мере час. Этот ученик особенно безнадежен.

Укутываясь в уличную одежду, я вспомнила, что так и не очистила плащ от крови Базинда. Драконья кровь давно высохла, но по-прежнему блестела. Я похлопала по пятну, подняв в воздух бурю серебряных хлопьев, вычистила, насколько могла, и стряхнула переливающийся мусор в очаг.

Королевская улица спускалась в город широкими, изящными изгибами. Дороги были тихи и пустынны; освещали их лишь тонкий месяц да горящие окна, и еще изредка слишком рано выставленные фонари в честь Спекулюса. Внизу, у реки, воздух был сладок от древесного дыма и прян от запаха чьего-то сдобренного чесноком ужина, а дальше густел и отдавал помойной ямой. Или отбросами – быть может, я проходила мимо мясной лавки?

Впереди вышел из тени и двинулся мне навстречу какой-то силуэт. Я замерла с колотящимся сердцем. Фигура подковыляла ближе, и запах усилился. Закашлявшись от удушающей вони, я потянулась к маленькому кинжалу, спрятанному в плаще.

Незнакомец поднял левую руку ладонью вверх, словно прося милостыню. Потом поднял еще одну левую и заговорил:

– Флу-флу-флу-у-у?

Из клювообразного рта вместе со звуками вырвались язычки голубого пламени, на мгновение осветив черты говорившего: скользкую чешуйчатую кожу, шипастый гребешок, как у зибуанских игуан, выпуклые конические глазницы, которые вращались независимо друг от друга.