Сент-Ронанские воды - стр. 36

– Прорисованный поэт? Да что ты, Дайна! – воскликнула леди Пенелопа. – Ты, верно, хочешь сказать – «прославленный поэт»?

– С вашего позволения, вы совершенно правы, ваша милость, – ответила Дайна, приседая.

Веселый трепет нетерпеливого возбуждения тотчас охватил всю партию синих чулков; впрочем, для враждебной партии такая новость тоже не была вовсе безразлична. Первые, то есть синие чулки, принадлежали к тем, кто, подобно юному Асканию{64}, всегда надеется наткнуться на редкостную дичь, хотя чаще им удается вспугнуть всего лишь какую-нибудь скучную личность[13]. Остальные, покинув дома свои обычные дела и интересы, радовались случаю превратить самое обыденное происшествие в событие чрезвычайной важности.

– Прославленный поэт! – говорили принадлежавшие к первому роду. – Кто бы это мог быть?

Перебирали все имена, обследовали всю Великобританию, от холмов Шотландии до озер Камберленда{65} и от Сиднемского луга{66} до Сент-Джеймской площади{67}, и в поисках имени, соответствующего такому сильному эпитету, доходили даже до берегов Босфора{68}.

– Ведь он не только пишет дивные стихи, но и рисует бесподобно! Кто бы это мог быть? – вопрошали они.

А прочие бездельники, за отсутствием собственной догадки, подтягивали хором:

– Кто же, кто же это?

Винный клуб, куда входили самые избранные и самые стойкие приверженцы сквайра Моубрея и баронета, джентльмены, коим не под силу отказаться от бутылки кларета, чтобы приберечь ее для завтрашней пирушки, и коим нет никакого дела до вышеупомянутых изящных искусств, – этот Винный клуб тоже ухитрился на свой манер заинтересоваться художником.

– Знаете, баронетик, – говорил сквайр, – это тот самый малый, которого мы с вами видели внизу, у Ивовой заводи, в субботу. Он одет довольно порядочно и забросил двенадцатифутовую леску одной рукой – наживка упала на воду легче пушинки.

– Уф! – словно пес в слишком тесном ошейнике, выдохнул в ответ собеседник.

– Мы еще видели, как он вытащил лосося, – продолжал Моубрей. – Помните, отличная была рыбина, с отметинами на жабрах, весом, пожалуй, фунтов на восемнадцать.

– Шестнадцать, – со всеми признаками удушья проворчал сэр Бинго.

– Вранье, Бинг, – заявил его приятель. – Восемнадцать, а не шестнадцать!

– Нет, шестнадцать, черт побери! – каркнул баронет.

– Поспорим на дюжину бутылок с голубой печатью для всей компании? – предложил сквайр.

– Нет, будь я проклят! – прохрипел баронет. – Только для наших.

– Идет! – промолвил сквайр.

– Идет! – ответствовал баронет, и оба вытащили красные записные книжки.

– Кто же будет судьею в споре? – спросил сквайр. – Сам великий поэт, я полагаю? Его ведь собираются пригласить сюда. Впрочем, наши кривляки ему, наверно, придутся не по нутру.