Семья Рин - стр. 26
В любом случае, какими бы мотивами с обеих сторон ни было обусловлено милостивое разрешение миссис Янг на мое проживание при баптистской больнице, для меня это была огромная удача. В противном случае я, скорее всего, очень быстро угодила бы на панель.
Жизнь при больнице была суровой. Я так уставала в первые дни, что часто засыпала одетой, потому что не было сил раздеться. Работать приходилось посменно, перерывы предполагались только для приема пищи и сна. Еда была однообразной, и часто мой обед состоял из миски риса, приправленного щепоткой корицы. Мне выделили место в общежитии. С жившими при больнице простыми бедными китаянками я мало общалась, а белый персонал не обращал на меня внимания, кроме тех случаев, когда нужно было отчитать меня за что-нибудь. Свободного времени не было, если не считать короткие паузы между заданиями и часы затишья во время ночных дежурств. Целыми днями и ночами я только и делала, что драила полы и стены в коридорах и палатах, сортировала и стирала грязные бинты и выполняла другую грязную работу. Но мне не приходило в голову жаловаться на тяжелые условия. Жизнь была, конечно, несладкой, но она была все же гораздо лучше, чем жизнь на улице. И ведь это ненадолго, так что можно и потерпеть, успокаивала я себя, ведь через несколько месяцев война кончится, мама и все вернутся, и все будет как прежде.
Через несколько недель в моей внешности произошли первые преобразования, повлеченные самостоятельной жизнью. Женственность была безжалостно отвергнута ради функциональности. В движениях стало меньше мягкости, но больше точности. Длинные волосы были обрезаны без лишних раздумий. На голове появилась косынка, повязанная наподобие банданы. Я стала одеваться в мужскую одежду и выглядела теперь, как мальчик-подросток.
Когда японцы проводили регистрацию белого населения Шанхая, я честно предоставила властям все сведения о себе и рассказала свою историю как есть. Позднее всем гражданам «враждебных стран» было предписано носить нарукавные повязки со специальными знаками, и тут оказалось, что я не подпадаю под это распоряжение, потому что была зарегистрирована японцами как «незаконнорожденная дочь русской эмигрантки, покинувшей Шанхай со своим любовником-англичанином». Я так никогда и не узнала, зачем миссис Янг убедила японцев в этой версии моего происхождения. То ли она хотела уберечь меня от дальнейших гонений, то ли просто не могла внутренне согласиться с тем, что такое жалкое потерянное существо, как я, лепечущее по-английски с прорывающимся русским акцентом, имело равные с ней права на полноценное американское гражданство.