Семь практик просветления. Программа достижения спокойствия, доброты и мудрости - стр. 11

Чаще делайте передышку и думайте о том, что вся жизнь, в частности ваше тело и мозг, участвует в этом моменте, когда вы слышите, видите, думаете, чувствуете. Ух ты!

Когда захотите, просто побудьте наедине со своими ощущениями, минуту или несколько, не пытайтесь ничего изменить. Это важнейшая часть практики – принятие ощущений, мыслей и чувств такими, какие они есть. Желательно ничего не добавлять от себя и просто позволять им течь. В целом весь день может быть наполнен просто нарастающим чувством принятия – «пусть будет».

На дереве у моего дома живут две рыжие белки. Я люблю смотреть, как они гоняются друг за другом в ветвях. Они не могут рассказать нам о своих ощущениях, но, конечно, видят и слышат. Маленькая белочка научится узнавать запах материнского тела и когда-нибудь будет яростно защищать собственных детенышей. Эти очаровательные существа живут по-своему, по-беличьи, но во многом их жизнь похожа на нашу. И неудивительно: невральное «железо», благодаря которому человек видит и слышит, учится и мечтает, у белки почти такое же – в ее двухсантиметровом мозге.

Наш мозг гораздо крупнее и сложнее. В нем 85 миллиардов нейронов, составляющих единую сеть с несколькими сотнями триллионов узлов^>31. Тем не менее опыт, который мы получаем, зависит от работы нашего мозга, неважно, о ком речь – о белке, прыгающей за окном, или о человеке, который на нее смотрит. Каждую секунду один нейрон многократно выстреливает зарядом нейрохимических веществ в крошечные сплетения – синапсы, которые в несколько тысяч раз тоньше человеческого волоса. Сейчас, когда вы читаете этот текст, миллионы нейронов в вашей голове пульсируют в едином ритме, создавая волны электрической активности. Как выразился нейробиолог Чарльз Шеррингтон, полотно нашей жизни создается на волшебном ткацком станке^>32. Наш разум чувствует наше тело иногда – а тело чувствует наш разум всегда.

Что же таит в себе разум и как мы можем это использовать? Я вырос в любящей семье в американском пригороде; по сравнению со многими другими, мне очень повезло. Но в большинстве моих детских воспоминаний есть образ близких – и взрослых, и детей, – часто страдающих напрасно. Ничего серьезного: просто много напряженности, натянутости, тревоги, мелких ссор. Когда я вырос, покинул дом, попал на волну мобильности 70-х и в конце концов стал психологом, я узнал, что мое, казалось бы, личное несчастье – обычное явление. Оно проявляется по-разному: от острой душевной боли до едва уловимого чувства неудовлетворенности. А между этими двумя полюсами лежат значительная тревога, обида, печаль, фрустрация и гнев.