Семь ночей с тобой - стр. 37
Вот она, реальность. Жестокая и страшная. А я ещё вчера млела в объятиях этого мужчины, хотела узнать его лучше. И вот, узнала. Эгоист, привыкший получать всё, что хочет.
И я ведь даже скандал устроить ему не могу. Мирон запросто отправит меня назад, и тогда Свету убьют. Умолять? Будто в этом есть смысл. Судя по кровожадной расправе над убийцами его родителей, Мирон не склонен к сантиментам. Особенно, когда кто-то стоит на его пути. Да, он может быть ласковым и нежным любовником, но лишь потому, что самому так хочется. И в постели я ему нужна — остро чувствую это в каждом взгляде, прикосновении, поцелуе. Отпускать меня никто не собирается, поэтому своим недовольством или мольбами я ничего не добьюсь. По крайней мере, ничего хорошего.
Не сразу вспоминаю, что Мирон два дня назад и имени моего не знал, спрашивал. В подсознании бьётся мысль, что он мог лишь недавно откопать всю эту информацию. Сегодня, например — и как раз потому, что ему не всё равно.
Ухмыляюсь этой жалкой попытке приукрасить реальность. Даже если Мирон узнал только сегодня — это ничего для него не изменило. На работу я сама его провожала, со спальни, где мы сексом занимались. Никуда больше он не заходил. А окно всё это время здесь было открыто, и явно не с ночи. Прислуга к этой комнате доступа не имеет. Мирон был здесь утром. До того, как вернуться ко мне в постель и трахнуть в очередной раз.
И хватит мне уже строить иллюзии. Мне нет спасения от этой ситуации. Я даже отомстить нормально не смогу никому из ублюдков. Тем двум — понятно, что нет, пока Света в их власти и к моим родителям подбираются. Сдать их в полицию потом? Едва ли мне позволят, да и уроды к тому моменту уже в другой стране будут явно под поддельными документами. О мести Мирону и тем более не идёт речи. Слишком уж он влиятелен. Скорее, уничтожит всю мою семью. Подставлять их под удар из-за своей растоптанной гордости я не могу и не буду.
Вот и остаётся лишь принять информацию, которая словно нож в грудь, причём повёрнутый несколько раз — чтобы наверняка было больно, чтобы и не рассчитывала не прочувствовать.
Конечно, я не буду говорить об этом с Мироном. Не решусь ему перечить, когда ставки так высоки. Но неожиданно вдруг хочется дать ему понять, что я видела эту долбанную папку. И наплевать даже, что это едва ли хотя бы заденет такого подонка, не то что вызовет неловкость. Максимум я нарвусь на гнев, но даже сознавая это, я в каком-то отчаянном стремлении беру папку и выбрасываю в мусорное ведро. Оно тут, к счастью, есть — видимо, Мирону удобно так расправляться с уже ненужными бумагами.