Седьмая жена инквизитора - стр. 42

Манфред закивал и только теперь, кажется, по-настоящему вздохнул с облегчением.

– Да я ж понимаю, ваша милость! Спасибо! И куму так и скажу: ты это, ты не это! И знаете, что? Я тоже благодарить умею.

Я взял оставшийся сэндвич, отметил, что Кайя не притронулась ни к еде, ни к кофе, и уточнил:

– И как же ты собрался это сделать?

Оборотень облокотился на стол и с видом бывалого заговорщика произнес:

– Вот вы там упоминали, что академики и все такое вами занимались, да? Я так скажу: иногда эти академики дальше своих бумажек ничего не видят, дед мой всегда так говорил. За вашу доброту я вам помогу эту дрянь выкорчевать. Ну, вернее, не сам буду лапами рвать, ее из вас не вырвешь так просто, а найду способ. Или в чем другом вам буду помогать, вы только скажите.

Кайя поежилась – видно, вспомнила, как вчера я вырывал из нее бабочку. Если бы она не была ведьмой, то червь проклятия никак не проявил бы себя до поры, до времени. И мы бы жили, отчаянно надеясь на зарождение истинной любви или любой другой способ спастись…

Стоп. Истинная любовь.

– Скажи мне вот что: если летунница зарождается там, где было беззаконие и страшное горе, то ее может уничтожить сила истинной любви?

Это прозвучало странно и наивно, я с трудом сдерживал скептическую ухмылку, когда говорил. Ничего удивительного, впрочем: людям будто бы стыдно говорить о самом простом и самом важном – и они надевают маски циников и философов, они смотрят и судят отстраненно, вместо того, чтобы быть искренними до боли.

Манфред пожал плечами.

– Мне дед так говорил: в истинной любви Бог открывается. Конечно, это может помочь, любовь и не такие вещи творила… но я все ж еще способ поищу. Так, на всякий случай.

Я вспомнил лекции в академии, курс “Религия в представлении сущностей”. Бог оборотней был огромным белым волком с золотыми глазами, который бежал по небу, катя в лапах луну. Не хотел бы я, чтобы он мне открылся.

– Анжелина считала, что ты творишь беззаконие, это да, – подала голос Кайя. – Но горе испытывал кто-то другой, а не она. Возможно, кто-то скорбел по ней так сильно, что зародилась летунница, а на нее уже и наложилось проклятие ведьмы, – она обернулась к Манфреду и спросила: – Ваш дедушка ничего об этом не упоминал? Кто именно порождал летунниц, горе само по себе или какой-то конкретный человек?

Манфред приосанился и даже немного разрумянился, так ему польстило, что благородная барышня обращается к нему с уважением и на “вы”. Я подумал, что из моей седьмой жены получится хорошая журналистка. Она умела задавать правильные вопросы.