Седьмая жена инквизитора - стр. 40
– Спасибо, ваша милость, – проговорил он.
– Так что там за летунница? – спросил я, когда тарелка опустела. Манфред подозрительно посмотрел на меня, прищурился, и в добродушных глазах мелькнуло зеленое, цепкое. Я заметил, что Кайя напряглась, сделалась, словно натянутая струна – почувствовала магию оборотня.
– Это мы, оборотни, знаем, – ответил он тихо, словно вдруг оказался где-то в другом месте, где мог быть самим собой, свободным и диким. – Мой дед тоже мог перекидываться, он медведем был. Меня учил, многое рассказывал. Про мертвых лебедей рассказывал – это если девушка до брака умерла, они ее уносят на болота и там растаскивают по кусочкам. Про кишкоедов – это когда ведьма берет гвоздь, да в след забивает, они у человека в нутре заводятся. Про летунниц тоже говорил. Это такие бабочки, их в человека подселяют, он и умирает потихоньку. Они из него силы пьют и из тех, кто с ним рядом. Из жены там, из детей.
Бабочки, повторил я, чувствуя, как по затылку разливается холод. Черные бабочки с синевой в крыльях. Кайя со вздохом откинулась на спинку стула. Побледнела.
– Но летунниц давно извели, – продолжал Манфред. – Дед мой их уже не видел, только по рассказам знал. Ну и я тоже по рассказам. Где же вы ее подхватили-то, а?
– Как ты ее увидел? – спросил я.
– Ну как… – чуть нахмурился оборотень. – Когда я в обличье, то все вижу, как есть. А когда нет, то нет. На то и пилюли. С пилюлями хожу, как все. Что показывают, то и вижу.
Кайя понимающе кивнула, и мне невольно подумалось, что было бы, если б такие пилюли изобрели для ведьм. Наука не стоит на месте, может, однажды и придумают, но я не слышал, чтобы такие исследования проводились. Я задумчиво провел ладонью по лбу, а Манфред продолжал:
– Так вот я когда с девчушкой-то катился, то увидел вас, ваша милость, и прямо как обожгло: это же летунница! Сидит, крылья свои то сложит, то разложит. Вот тут, – и оборотень указал на мою грудь рядом с сердцем. – Даже не думал, что такое диво увижу.
– Почему ее не заметили раньше? – спросила Кайя, удивленно глядя на меня. – Ты же говорил, что академики тебя изучали…
Манфред с ухмылкой махнул рукой.
– Эту пакость только тогда увидишь, когда Луна в Козлороге. Да и то… надо знать, как смотреть, она же не каждому откроется. У нас, у оборотней, такой глаз, особый. Не то, что у академиков. Мы им всякую пакость видим, да и то, когда оборачиваемся. Вот я сейчас ее и не вижу уже.
“И правда пакость”, – подумал я. Откуда она взялась у Анжелины, эта летунница?
– Что ты еще о них знаешь? – поинтересовался я. Манфред вопросительно посмотрел сперва на меня, а потом на блюдо с сэндвичами; я кивнул. Оборотень проглотил сразу три сэндвича и охотно сообщил: