Сцены из нашего прошлого - стр. 22

Сколуха – войсковой кобель, сопровождающий дружину во всех походах, улучшив момент, когда обоз остановился, запрыгнул в сани к Коснячко, лег, привалившись к его боку своим косматым брюхом. Вытянул на живот остромордую голову.

– То-то вот, – говорит Коснячко, на мгновение пробуждаясь ото сна.

Он гладит собаку меховой рукавицей и снова закрывает глаза.

Так мы и едем втроем.

Мертвеца, никак не могу вспомнить его имя, ну да Бог с ним, оставили в деревне, наказав поселянам похоронить его, как положено, по весне, когда предоставится возможность. Само собой дали сколько нужно на похороны и на помин души.

В дружине никто не огорчился смертью этих двоих. А вот коня было жалко.

– Хорошая была лошадь, ломовая, – посетовал Ослябя, когда уже отъехали от деревни на приличное расстояние.

В дороге некоторое время посудачили о приключившемся несчастье и забыли. Словно и не было его.

В один из дней неизвестно от чего половина обоза заболела животами. Сани останавливаются, хлопцы бегут в кусты, кто садится прямо у саней, развязывая на ходу портки.

– Господи, что за напасть такая, – кричит Ослябя, и кажется, что он корчится от нестерпимой боли, а на самом деле дурачится и смеется. – Хорошо, что нам сейчас не поганых бить. Обосрались от страха, скажут!

Меня тоже задело нездоровье внутренностей. Один Коснячко, который ест мало, а в основном пьет кипяток с медом, остается в стороне. Сколуха бегает вокруг сидящих на корточках отроков и тыкается мокрым носом в причинные места.

Отроки сквернословят и гонят пса, но тот не отстает. Матюгами его не пронять, а толкнуть сильно, сидя на карачках, невозможно.

Коснячко глядит на нас, рассевшихся вокруг саней, словно куры на насесте. Он выпростал из-под тулупа амулет с медвежьими клыками на шнурке и катает его в ладони, сжимает пальцами, поглаживает. Видно, что вещь ему дорога.

Подходит Микыфор-рязанец, он идет откуда-то с задов, узнать, как там князь в ту пору, в санях или около саней. Понеже кишки одинаковы у всех: и у владыки мира, и у последнего смерда.

Микыфор кивает головой на Коснячко.

– А тебя, брат, крест святой от поноса сберег, – говорит он указывая на медвежьи клыки. Сослепу он принял оберег за крест. – Вишь, все там, а ты тут прохлаждаешься. Стало быть, человек ты Богу угодный.

– Что? – не понимает Коснячко. Он поднимается на локте, глядит на Микыфора, словно тот говорит на незнакомом ему языке, и растерянно моргает белесыми ресницами.

Микыфор не отвечает, без любопытства оглядывает отроков и, ковыряя в носу грязным кривым пальцем с отломанным под корень ногтем, идет дальше.