Сбор грибов под музыку Баха - стр. 6
РАФАЭЛЛА. Опять ты лезешь вперед, СЕБАСТИАНО… со своими пальчиками. О них мне тоже все известно. Я же хочу узнать, как началась музыка у двухлетнего ТАНДЗИ. Прошумевший мир человеческой жизни был очень интересным… Чудовищно интересным. Трудно даже представить себе, что он больше никогда не повторится. Там где-то промелькнула и моя собственная жизнь… РАФАЭЛЛА ВЕЗАЛЛИ. Вышла замуж за аристократа. Графиня… Ресницы… Белые руки… Атласная грудь. Две соблазнительные родинки на самой середине груди, в глубокой перламутровой ложбинке… Но все это в сторону! Много удивительного и странного было в том мире – меня интересует сейчас японский младенец, с двух лет начавший заниматься музыкой. Как это могло произойти?
ТАНДЗИ. Простите, графиня… А теперь сколько мне, по-вашему, должно быть лет?
РАФАЭЛЛА. То есть?..
ТАНДЗИ. Сейчас вы со мною разговариваете – сколько мне должно быть лет, чтобы так вот с вами разговаривать?
РАФАЭЛЛА. Ах, да! Мне Себастиано когда-то говорил, что услышал о тебе, когда он одно время жил в Японии…
ВЕЗАЛЛИ. Верно, бабушка. Я выиграл в конкурсе и получил контракт на два года, вторым фаготистом в Токийский симфонический оркестр… Валторнист Редин как раз тогда и рассказал мне про этого японского вундеркинда – когда мой русский коллега заболел и попал в сумасшедший дом, а я, значит, время от времени навещал его там.
ТАНДЗИ. Вы хотите, мэм, чтобы я сейчас был именно в том возрасте, когда мне пришлось познакомиться с русским валторнистом?
РАФАЭЛЛА. Пусть будет так, мой мальчик. Расскажи о себе. Ты в жизни кому-нибудь рассказывал о себе?
ТАНДЗИ. Да. Один раз.
РАФАЭЛЛА. Кому же?
ТАНДЗИ. Русскому валторнисту.
ВЕЗАЛЛИ. Обезьяне Редину. Он тогда в психушке однажды объявил мне, что таково его подлинное мистическое имя.
ОБЕЗЬЯНА РЕДИН. Верно, Себастиано! Так и было. Это имя мистическим образом было однажды сообщено мне в лесу… Японского юношу я не стал тогда посвящать во все, что было связано с моей скромной персоной. Помнится, я своего мистического имени ему не открыл, и он обычно называл меня Редин-сан («Редино-сан»). Он мне рассказывал – по-русски – о своей жизни в Лондоне, где прошло его детство.
Впрочем, русский язык, на котором он изъяснялся тогда, не мог ему позволить рассказывать что-нибудь особенное. И он делился со мною самыми простыми детскими воспоминаниями: о своей английской бонне ЭЛОИЗЕ, про теннисный мячик, который он любил лизать, о профессоре музыки, которого он почтительно называл сэр ЭЙБРАХАМС. А я, в свою очередь, рассказывал преимущественно о том, как в лесу собирал грибы, о своих мистических встречах с ними, о зловещем и неистовом ГРИБНОМ КОШМАРЕ, охватывавшем меня время от времени…