Размер шрифта
-
+

Сашенька. Последний год. Записки отца - стр. 7

Уйдет из жизни, не дождавшись срока.
Пусть говорят, что слишком уж жестоко —
Но я прошу: «Желай мне это, друг!»
Они, безумной пролетев стрелой,
Взрываются под взглядами вселенной,
Минуя пору старости согбенной,
Встают зарей кроваво-золотой.
Я голову в почтеньи преклоню —
Они достойно пали в рукопашной,
О них скорбим в застолье бесшабашном,
Их поминаем много раз на дню.
Их старость тихая не ждет,
Их путь лежит в миры иные —
Пусть грешники, они святые,
Их только Бог у нас берет.

Сашенька. Последний год. Записки отца

Носите бремена друг друга, ибо мы есть члены друг друга.

(Из христианской проповеди)

Ибо никто из нас не живет для себя и никто не умирает для себя.

(Рим. 14: 7)

Сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное.

(1 Кор. 15: 42–44)

Einer trage des Andern Last, den wir sind Gliederuntereinander.

(Aus der christlichen Predigt)

Denn unser keener lebt sich selber und keener stirbt sich selber.

(Roemer 14: 7)

Es wird verweslich und wird auffer-stehen unverweslich. Es wird gesägt in Nidrigkeit und wird auferstehen in Herrlichkeit. Es wird gesägt in Armseligkeit und auferstehen in Kraft. Es wird gesägt ein natürlicher Leib und wird auferstehen ein geistlicher Leib.

(1 Korinther 15: 42–44)

17 июля 1991 года[1]

Воспоминания о последних месяцах и днях близкого и дорогого человека составляют особую внутреннюю ценность для каждого. Это «святая святых» его души, куда не допускаются посторонние. Горе отделяет от всего мира, замыкает человека в себе, в особом внутреннем пространстве, из которого нет рационального выхода, ибо невосполним, незаменим сам предмет печали – ушедший человек. И ты уже ничего не можешь изменить, переставить, исправить в этом пространстве. Будет всходить и заходить солнце, будут чередоваться времена года, меняться весь мир и ты сам, а оно так и пребудет все тем же, с той же кроватью, тумбочкой, лекарствами, книгами, ночными криками. Зачем это знать стороннему, да и что он может понять, не входивши в это печальное пространство, не видевши ушедшего, не сострадавши его мукам и последним надеждам. И тем не менее я, похоронивший неделю назад любимую девятилетнюю дочь, начинаю сегодня эти заметки, заведомо зная, что их будут читать и люди сторонние.

18 июля

Почему я это делаю? С человеческой точки зрения не объяснить, ибо опыт и переживания такого рода заведомо не передать словами. Это душевная реальность, к которой можно приобщиться, лишь испытав ее. Кто не испытал потерю ребенка, может лишь согласиться, что это «ужасно», «страшно», «невыносимо» для родителей. Объяснять же другому, как чувствует себя в этом горе человек, бессмысленно, ибо ни один нормальный родитель не может поставить себя на это место. Такого рода постановка, сама мысль о ней противоестественны и потому мгновенно отторгаются родительским сознанием. Трудно представить себя мертвым, умершим. Сделать это в отношении своего ребенка просто невозможно. Я и сейчас не могу сказать, подумать, что мой ребенок умер. Эти два слова не могут стоять рядом. Они всегда порознь, отделены, несовместимы друг с другом. Ребенок не умирает для сознания родителей. Он уходит. Его смех, неповторимые ручки и ножки, движения, голос отпечатаны в тебе, живут, рвутся к воплощению, ждут, когда придет их хозяин и носитель, и будут ждать всегда. Время общения не прошло, но остановилось, замерло, выжидает.

Страница 7