Самурай Ярослава Мудрого - стр. 44
Я вздрогнул и очнулся. На лес тихо ложился вечер.
– Ставим лагерь! – Низкий голос Ратьши прорезал тишину леса, нарушаемую только стуком лошадиных копыт.
Глава VIII
В стороне от дороги нашлась большая поляна, окруженная могучими древними дубами.
На таком дубе, подумалось мне, немудрено и цепь найти, ту самую, которая златая. Но тут вмешался цинизм и нарисовал мне скелет кота на конце цепи. Цепь эту уже сто лет как сняли и унесли. Что-то вы, господин Ферзь, бредить начали, никак? Да нет, просто болит спина, болит грудь и болит поясница из-за того, что поотвык, как ни крути, от долгих конных переходов. А грудь болит потому, что… Потому, что болит. В конце концов, мой мастер был прав: смерть всего лишь необходимый рудимент.
Лошадей я оставил в обозе, все нужное я носил с собой, включая свою сумку, с которой так романтично шел погулять в лес после поединка. Украсть тут ничего не могли, даже если бы я все свои деньги повесил на седло любой лошади, оставшейся в обозе.
Сумку я нес в руке на сей раз, на левом плече лежал меч, а справа спина не располагала к переноске чего бы то ни было. От вечерней сырости рана разболелась. Завтра будет еще хуже. Потом, как назло, буду напарываться постоянно этим местом на твердые предметы. Ничего нового. Разве что вокруг – новый мир. Вот так. Ни много ни мало. Древний для моего времени и уже немолодой от начала времен, он все же новый для меня.
– Ферзь! – окликнули меня от большого костра.
Я остановился, заслышав голос Ратьши.
– Ступай к нам, что тебе с огнем возиться! – продолжил тысяцкий, и я послушно повернул к его огню. Меня милуют, жалуют и мирволят ко мне. Сколько слов, а все слова. Не более. Сунет мне Ратьша нож в спину, если только покажется ему что, да и весь сказ. Это не уный, что за неделю упреждает, что задумал. А то и лет за пятнадцать, как Воислав. Этот человек опытный, пожил. Раз дожил до своих лет и стал тысяцким – точно знает, с какой стороны редьку есть. С этими радостными мыслями я и подошел к костру своего нового товарища, который нынче штопал мне шкуру.
Кроме Ратьши, у костра сидели еще два ратника, не из уных само собой, а на костре булькал котелок, пахло кашей, в которую щедро добавили масла. Рядом с котлом с кашей кипел котелок поменьше.
– А в том что? – спросил я, показывая на котелок.
– Сбитень. Ночью свежо, самое время сбитня попить, – пояснил Ратьша. – Ты пил когда?
– Не помню, – я стыдливо улыбнулся и сел рядом с Ратьшей.
Тот протянул мне ломоть хлеба, а потом ловко снял с огня котелок и поставил его на зашипевшую от жара, влажную по-вечернему траву. Мы уселись вокруг котелка и по очереди черпали ложками кашу. Начинал Ратьша, а заканчивал я. Каша была на удивление вкусной. На удивление – я просто не очень люблю кашу. Но свежий воздух и утренняя стычка способствуют появлению аппетита. Когда остаешься жив, имея возможность умереть, острее чувствуешь мир вокруг. Правда, только первое время. Потом оно становится все короче.