Самоубийство Пушкина. Том первый - стр. 37
Новый гость при всём наряде, навит, припудрен, победительно подкручены височки. Аромат от него как от хозяйки французской лавки. Он в полной бальной форме, в мундире и башмаках.
– Я, брат, прямо от князя Куракина. У него маршал Мормон дает бал по случаю коронации…
Пушкин, виснувший на шее высокого Соболевского чуть не с женственной ласкою, отстраняется вдруг.
– Погоди, милый, я четыре дня по ямским избам тёрся. Весь в репьях, поди, да блохах, как шелудивый пёс. Запаршивел, бакенбарды вот чешутся....
– Эх. Пушкин, да ведь блоха с твоего тела, она много стоит. Ее внуков в паноптикуме показывать будут, большие деньги можно заработать… Ты знаешь, какую новость я тебе принёс? Полчаса назад сам свидетелем был. Подходит на балу у Мармона государь Николай Павлович к графу Блудову и говорит при тишайшем почтении зала: «Знаешь, что я нынче два часа говорил с умнейшим человеком в России?». Граф изобразил на лице вопросительное недоумение, император ему и говорит… Нет, Пушкин, дальше я тебе ничего не скажу, за гордыню твою опасаюсь… Впрочем, изволь. На недоумение графа государь говорит: «Этот человек Пушкин!..».
– А где же тут новость?
– Нет, Пушкин, ты просто невозможен. Согласись, что ведь не про всякого человека так говорит царь.
– Ты знаешь, царь наш тоже не глуп. Согласись, что не про всякого царя так говорит Пушкин…
– Ужасный человек. Не своей смертью ты помрёшь, язык подведёт тебя…
– Ты как в воду смотришь, друг Соболевский. Что меня не своя смерть ждёт, не ты первый говоришь мне. Мне давно одна петербургская ведьма её нагадала. А грек чародейный в Одессе всё повторил. Повёз меня в поле, дождался пока луна выглянет из-за тучи, ветер свистнет, спросил час и год моего рождения. Подтвердил, что погибнуть мне от лошади или беловолосого человека, жаль, что не догадался я спросить – белокурого или седого надо мне опасаться. Однако с тех пор я осторожно вкладываю ногу в стремя и всегда вежлив даже с рыжими… После двух изгнаний ведьма обещала мне немного счастья. Теперь должно оно начаться… Как думаешь?..
– Э, Пушкин, счастье это как Бог, все знают, что оно есть, да никто не видел.
– Ты ли это говоришь Соболевский? Неужели миновали времена, когда даже девки из весёлого заведения могли сделать нас счастливыми. Не вспомнить ли старое?.. Может к девкам? А?..
– Да ведь я женатый теперь.
– Это что же, если я завёл собственного повара, мне и в ресторацию не сходить?.. Вздор!.. Это просто анкураже (encourage) – когда, в обращении не капитал любви, а мелкая монета её… Чего же тут такого…
Василий Львович, как человек в летах и степенный в этот рискованный разговор не вступает. Он лишь округлые птичьи глаза переводит с одного на другого, поводит долгоносым лицом. И трубку кальянную держит двумя иссохшими ручками, как попугай жердочку насеста.