Самодержавие в истории России - стр. 27
Очевидно, пишет А.А. Горский, что при великокняжеском и удельно-княжеских дворах в XIV и даже в первой половине XV в. не возникало самой мысли покончить с зависимостью от Орды, несмотря на ряд подходящих с военно-политической точки зрения моментов. Власть «царя», даже слабого, как верховного сюзерена не подвергалась сомнению. И вплоть до эпохи Ивана III нельзя говорить о сознательной борьбе за ликвидацию внешней зависимости (1, с. 299; 2, с. 20, 25).
К концу правления Василия II (1425–1462) относятся первые случаи прижизненного именования великого князя Московского царем в ряде литературных произведений. Этот феномен, по мнению А.А. Горского, объясняется новым положением великого князя как защитника православия вследствие ситуации, возникшей после Флорентийского собора (1439), когда «греческий царь» – император Византии согласился на унию с католической церковью, подразумевающую главенство римского папы. Еще более сильным стимулом к становлению идеи о переходе к московским великим князьям царского достоинства стало падение Константинополя в 1453 г., обозначившее гибель христианского православного «царства». В результате единственным православным государством, представляющим реальную силу, осталось Московское великое княжество. Оно, таким образом, получило все основания считать себя наследником места Византии в мире, т.е. «царством». Но поскольку царем мог быть только полностью суверенный правитель, идея о царском достоинстве московского великого князя неизбежно должна была прийти в противоречие с продолжающимся признанием верховенства хана Орды (1, с. 304–305; 2, с. 26–27).
После ликвидации зависимости от Орды царский титул все чаще стал применяться к правителям Русского государства, но официальное венчание на царство «великого князя всея Руси» произошло спустя более чем полвека. Таким образом, отмечает А.А. Горский, обретение независимости было далеко не последним шагом в процессе формирования представлений о царском достоинстве московских князей. Более того, в массовом сознании царское достоинство Ивана IV связывалось, по-видимому, не столько с актом венчания в 1547 г., сколько с покорением в 1552 г. Казанского ханства («царства»). В этом, пишет исследователь, отобразилось распространенное в средневековой литературе представление о том, что царем можно стать лишь в результате завоевания «царства» (2, с. 30).
В закреплении за московскими великими князьями титула «царь» обычно видят синтез двух традиций: в семиотическом плане российский царь наследует византийскому императору, в территориально-политическом – хану Золотой Орды. Так, по мнению И.П. Ермолаева, Московское государство явилось политическим преемником Золотой Орды, а первые русские цари смотрели на себя как на наследников монгольских ханов. Отсюда, пишет он, понятно их упорное стремление к присоединению осколков этой державы – Казанского, Астраханского, Сибирского ханств, Ногайской орды. Исходя из традиций феодальной политической иерархии, они как первые (старшие) вассалы золотоордынского хана рассматривали себя в качестве законных преемников распавшейся империи (3, с. 304).