Самайнтаун - стр. 100
Это замечание ощущалось как хлесткая пощечина. Возможно, потому что в Самайнтауне не существовало места, куда бы Джек не мог пойти и где не имел бы права находиться. Однако Винсент непрозрачно намекнул: такое место отныне здесь. Возразить Джеку не позволял характер – и конечно же, бескрайнее уважение к До, которая снова обмякла на подушках с потускневшим, остекленевшим выражением лица. Глядя на него теперь, Джек сомневался, что еще минуту назад видел там улыбку.
Он послушно отступил от постели, оттесненный к двери засуетившейся сиделкой, и лишь затем ответил:
– Я просто проходил мимо и вспомнил, что давно не навещал До. Она, э-э, хорошо выглядит!
– Ага, для той, кто одной ногой в могиле, – хмыкнул мэр не без издевки, и осенний холод пробрался в особняк через окно и Джека. – Поскорее бы уже сунула туда вторую. Эта система жизнеобеспечения стоит дороже, чем выиграть выборы где‐нибудь в столице.
«Ой-ой, это нехорошо, Джек! Каждый раз, когда ты злишься, Первая свеча начинает затухать, смотри, – напомнил ему голос Розы в тыквенных висках. – Не зря мы зажгли от нее те маленькие свечки! Теперь гаснут сначала они, и Первая свеча уже не так дрожит, но… Постарайся держать себя в руках, ладно? Давай не будем проверять, сможешь ли ты погасить все голубые свечи разом, если ты разозлишься слишком сильно. Давай лучше… Отвлечем и развеселим тебя!».
Джеку повезло, что он был не из задир. Кроткий нрав, спокойный, как Немая река, и уроки этикета от Розы защищали его свечи надежно. Лишь единожды за сто лет Джек умудрился загасить разом половину из них, и виной тому была та долгая, ужасная ночь семилетней давности, впервые заставившая его усомниться в том, что он хранитель, а не палач. Ведь пускай разозлить Джека было трудно, способы проникнуть даже под его кожуру все‐таки существовали. И Винсент был прекрасно осведомлен об этом.
Джек сжал в карманах пальцы, и клематисы окончательно превратились в порошок, хотя он собирался беречь их и носить с собой, пока не получит все ответы. Холод, взбеленив шторы, укусил прислугу за румяные щеки, навернул по всей спальне несколько кругов, смахивая со столов бумажные полотенца с журналами, и принялся ластиться к Джеку, как послушный щенок. Мэр поежился, недоуменно глядя в окно, за которым теперь было теплее, чем сделалось внутри. Джек же глубоко вдохнул и выдохнул. Одна свеча на крыльце все‐таки погасла – Джеку не нужно было видеть это, чтобы знать. Злость, уколовшая его, оказалась хищной и проголодавшейся. В разы сильнее утренней от выходок Лоры и будто бы даже опаснее той, что он испытывал семь лет назад. Каждый раз злость ощущалась как‐то по-новому, будто становилась крепче, ярче, краснее. И каждый раз Джеку становилось все труднее ее подавлять.