Самая темная луна - стр. 21

Присев на край кровати, я взяла подругу за руку. Просвечивающие темно-синие вены придавали бледной коже серовато-голубой оттенок. Я ощутила дурноту – под флюоресцентными лампами Элоди выглядела совсем больной. Сердце сжалось. Я привыкла видеть ее румяной и с блеском в глазах.

Она тронула живот.

– Малыш в порядке. Мне просто нужно меньше нервничать. Малыш в полном порядке. – Элоди ткнула в капельницу, подвешенную у кровати: – Я обезвожена, поэтому в меня вольют вот это.

Я с облегчением выдохнула, выпуская часть напряжения.

– Вы сын Фишера? – спросил вдруг врач, которого я не сразу заметила.

Он смотрел на Остина, стоявшего в углу со скрещенными на груди руками. Брат ответил «нет» столь небрежно и искренне, что я ему почти поверила. До чего прекрасный лгун.

Элоди опустила взгляд. Я посмотрела на врача – нет, незнакомый. Остин тыкал в экран мобильного, словно никакого обмена репликами и не было.

На лице врача проступило сомнение, но он лишь кивнул.

– А что? – спросила я.

Остин дернул головой, недовольный моим вмешательством.

Заглянула медсестра, сообщила врачу:

– Вы нужны. Перелом руки.

Задержала взгляд на мне и Остине, затем вышла.

Я сверкнула глазами на брата:

– Ты его знаешь? В чем дело?

– По-моему, он друг отца.

– Почему ты соврал?

Остин пожал плечами.

– Говорю же, он, по-моему, друг отца.

Тоже мне, объяснение!

– Врать ты явно привык. Интересно, откуда в тебе это? – только и смогла сказать я.

Остин шагнул ко мне, вскинул руки.

– Тебе я не врал! – прошептал с отчаянием.

– Ты завербовался в чертову армию и ничего мне не сказал!

Я старалась говорить потише, но хотела рвать и метать. Гнев вскипал, будто живой, перекатывался под кожей.

Брат вздохнул.

– Карина, я же понимал – если скажу, ты распсихуешься, вот как сейчас. Интересно, откуда в тебе это?

Подколка больно меня стегнула. Мол, я похожа на отца. Мы с Остином часто сравнивали себя друг с другом или с родителями – чтобы ранить посильнее.

Элоди терпеливо переводила взгляд с меня на Остина. Я ласково сжала ее руку. Элоди только очередного скандала не хватает.

– Чтоб тебя, Остин! Нашел время! – выплюнула я и вновь повернулась к подруге. – Слава богу, малыш в порядке. Я за вас волновалась. За обоих.

Она кивнула, тоже легонько пожав мне руку.

– И я волновалась. Прости, я столько проблем создала. У меня взяли анализы, а сейчас следят за сердцебиением малыша.

Элоди посмотрела вверх на приборы, попискивающие на стене в изголовье кровати.

– Не за что просить прощения. Ты ничего плохого не сделала, – заверила я.

Почему женщины вечно извиняются за то, что им не подвластно? И я, и Элоди, и мама…