С улыбкой трупа - стр. 22
Были ученые и инженеры, но они получали смешные зарплаты и не шли ни в какое сравнение с товароведами и водителями тепловозов, которые ходили в Польшу. Была реальная жизнь, но текла она очень подспудно – и кто же знал, что, прорвавшись на поверхность, она окажется настолько бессовестной и безобразной?
***
Черский расспрашивал оперативника ещё какое-то время, но не добился ничего, чего не знал бы и сам. Он вышел наружу, вдохнул и вдруг обнаружил, что начинает темнеть.
Единственное, в чём он был уверен – он не главный подозреваемый. Если бы его хотели повязать и закрыть дело по-быстрому – то выйти он уже бы не смог.
Он постоял на пороге, подумал и зашагал. Делать ему было особо нечего, времени вагон. И он решил не нырять в душное и гулкое метро, а пойти пешком.
Наш город, хоть и столичный, но совсем не бескрайний. Весь путь должен был занять не больше пары часов, через город, который медленно окутывала зябкая тьма, – а значит, у него будет время осмыслить многое. А по дороге, пусть даже мельком и в сумерках, увидеть какие-нибудь интересные части города, которые он, скорее всего, больше никогда не увидит, проживи он тут хоть сто лет.
Точно так же, как сегодня он в первый – и хотелось верить, что в последний, хотя конечно же это не так – раз увидел это немного пугающее, но всё примечательное здание его районной милиции. В этом почти столетнем определённо что-то скрывалось. А так мог бы весь (небольшой) остаток прожить в Чижах и даже не появиться на улице Передовой.
Он углублялся в совсем уже почерневшие дворы, где редко-редко горел одинокий фонарь. В таких местах Заводского Района есть риск нарваться на проблемы – но Черского это не волновало. У него и так была проблема, огромная, удушающая. Прибавить или убавить хотя бы одну каплю в этот океан – ничего не изменится.
К нему возвращалась та самая анестезия, с которой он шёл ставить подпись. И все серьёзные мысли словно соскальзывали с этой корке из серого льда. Возможно, это была самозащита от слишком глубоких, сложных и поэтому неприятных мыслей.
Вместо этого лезли другие мысли – о прошлом. Как вышло так, что из того, что было раньше, получилось то, что сейчас? Конечно, обстоятельства изменились. Но дома-то прежние стоят, и люди в них те же живут. Почти никто из них не умер, и мало кто новый рождается.
Он ещё помнил 1983 – краем довоенного сознания, но помнил. Застал, как говорится, в сознательном возрасте. Брежнев был жив, причём настолько жив, что казалось – он никогда не закончится. Потому что был же у нас вечно живой дедушка Ленин. И все жили в каком-то бесконечном мороке, словно в полусне.