С любовью, Рома - стр. 40
— Романова, тебе-то что? — отрезала Инночка, после чего уже совершенно другим тоном попросила Чернова: — Ром, останься на пять минут.
Я не находила себе места, изнывая от тревоги и выписывая круги перед кабинетом английского.
— Сонька, ну ты чего? — растерялась Таня, ловя меня за руку. — Пошли уже.
— Ты понимаешь, ему из-за меня двойку влепили! — выпалила я, сопротивляясь Лапиной.
— Кому?
— Чернову!
— Ты-то тут при чём? — продолжала тупить подруга.
— Он мне списать дал. А теперь Инночка ему пару влепила!
— За то, что дал списать? — удивилась Таня. — Не смеши меня. Это же Инночка, ей глубоко фиолетово, что и как мы делаем, главное, чтобы проблем ей не создавали.
Я не нашла что возразить, ибо где-то в глубине души была полностью с ней согласна. Инне Алексеевне обычно действительно не было никакого дела до происходящего с нами. Но паниковать я не прекратила.
— Сонь, ты лучше скажи, с каких пор ты так за Чернова переживаешь? — спросила Лапина и глянула на меня с прищуром, словно рассчитывая поймать на месте преступления.
К счастью, отвечать мне не пришлось — дверь кабинета резко распахнулась и на пороге появился хмурый Рома.
— Ну что?! — хором выдали мы.
Наградив нас выразительным взглядом, он предельно аккуратно прикрыл за собой дверь, хотя я готова была голову отдать на отсечение, что он с превеликим удовольствием шарахнул бы ею от души, и попытался пройти мимо нас, но я увязалась следом, тараторя на ходу:
— Ром, а давай я сейчас пойду и во всём признаюсь англичанке?
Таня, идущая за нами, громко фыркнула.
Чернов резко затормозил, и я чуть не врезалась ему в спину, но вовремя успела отскочить, когда он начал поворачиваться к нам.
— Зачем?! — гаркнул он.
— Ну как же… Она поняла, что я списала у тебя, и…
— Да ни хрена она не поняла! — резко оборвал меня Рома, после чего сделал глубокий вдох, беря себя в руки, и с подозрением в голосе поинтересовался: — А ты у меня всё списала? Ну, прям слово в слово?
— Да, — пискнула я, заливаясь краской. Воинственное настроение, которое ещё так недавно бушевало в моей душе, успело кануть в Лету.
Рома угрожающе сдвинул брови и переспросил:
— Уверена?
— Да! И всё-таки я пойду во всём признаюсь…
Даже пятиться начала, но оказалась перехвачена Танькой.
— Не дури, — велела она. — Что за приступ самопожертвования? Можно подумать, что никогда до это не списывала.
— Ну-у-у, — стушевавшись, протянула я. Вряд ли меня можно было заподозрить в повышенной ответственности или правильности, но реши я признаться в том, что списать для меня — норма, тогда пришлось бы объяснять, с чего я, собственно, так распереживалась из-за Чернова. А как объяснить то, что я сама слабо понимала?