С кем бы побегать - стр. 19
Слова его бессмыслицей повисли в воздухе, сгустившись, словно пар, вырвавшийся на холод. Старик обескураженно замолчал, погладил лысину, будто что-то размазывая по ней. Мужчины украдкой косились на девушку, переглядывались, плетя паутину всеобщего согласия. С ней не все в порядке, говорили эти взгляды, она не на своем месте, да и сама не своя.
Парикмахер работал молча, иногда поднимая глаза к зеркалу. Неожиданно он встретился со взглядом ее спокойных голубых глаз, и внезапно его пальцы словно онемели.
– Ну хватит тебе, Шимек, – сказал он со странным напряжением в голосе. – Потом расскажешь.
Тамар собрала волосы в кулак, ощутила их запах, попробовала на вкус, поцеловала на прощание, заранее тоскуя по их теплому, чуть щекочущему прикосновению, по их тяжести, по ощущению, что эти волосы – ее суть, что именно они делают ее реальной.
– Наголо, – велела она парикмахеру, сев в кресло.
– Наголо?! – Его визгливый голос от изумления прервался.
– Наголо.
– А не жалко?
– По-моему, я ясно выразилась.
Два старика аж привстали. Третий – Шимек – глухо закашлялся.
– Мейдэле[4], – вздохнул парикмахер, и его очки запотели, – может, вам стоит пойти домой и сперва спроситься у ваших мамы и папы?
– Вы стрижете или даете консультации по вопросам воспитания? – резко спросила Тамар.
Их взгляды на мгновение скрестились в зеркале. Эта резкость и это упорство были для нее внове. Тамар новые черты ее характера не нравились, но они помогали, и в последнее время помогали всё чаще.
– Я попросила наголо, и рассуждать тут нечего. Я ведь плачу´, не так ли?
– Но это мужская парикмахерская, – пролепетал парикмахер.
– Ну так и брейте! – мрачно приказала Тамар, сцепила руки и зажмурилась.
Парикмахер беспомощно оглянулся на стариков, как бы объясняя: «Вы ведь знаете, что я пытался отговорить ее. Так что теперь всё на ее совести!» И стариковские взгляды ответили согласием. Парикмахер провел рукой по собственным жидким волосам и пожал плечами. Потом взял самые большие ножницы, пару раз клацнул ими в воздухе и почувствовал, что с клацаньем слегка не в порядке, какое-то оно немощное и бессодержательное. Поэтому он продолжал клацать, пока не достиг верного тона – звука, приносящего ему радость в работе. Тогда он захватил в ладонь густую, вьющуюся, черную как смоль прядь, вздохнул и начал резать.
Тамар не открыла глаза и тогда, когда он сменил ножницы на более деликатные, и позже, когда пустил в ход электрическую машинку, и даже под конец – когда опасной бритвой парикмахер наводил блеск. Она не видела вытаращенных глаз посетителей, которые один за другим выпустили из рук газеты и, подавшись вперед, зачарованно пялились на голую, розовую, цыплячью макушку, открывавшуюся в куще черных кудрей. На пол падали пряди отсеченных волос, и парикмахер старался не наступать на них. В помещении было жарко и душно, но Тамар чувствовала, как вокруг ее головы веет прохладой.