С другой стороны Рублевки - стр. 24

* * *

Служил Загайнов исправно, без происшествий. Лёшке повезло, в отдалённые воинские части его посылать не стали. Парня даже не вывезли за пределы Московской области. Дед с бабкой регулярно навещали внука.

– А дружок твой, Вовка, в армию-то не попал, – докладывала новости бабка Нюра. – Грыжу у него на медкомиссии нашли. Сказали, к воинской службе не годен. Операцию надо делать. Он после ПТУ на конезавод работать пошёл. Говорят, ему тоже пай дали – мать его, Маринка, выпросила. А Лизка медучилище заканчивает. Директор про тебя спрашивал. Говорит, как там Алексей? Ждём его на конезаводе. А совхоза уже нет, Лёшенька. Теперь это не совхоз, а… как его?

– Ахционерное обчество! – подсказал дед Матвей.

– Во! Оно самое. И директор теперь уже не просто директор, а этот… как его?

– Генеральный дирехтор ахционерного обчества!

– Генеральный? – не понял Лёшка. – Это вроде генерала, что ли?

– Ну, типа того, – подтвердил старик.

– И мы теперь все не члены совхоза, – продолжала бабка Нюра.

– А кто?

– Да, чёрт его знает, кто. Просто сельские жители.

– А пайщики теперь не пайщики, а держатели ахций! – со знанием дела добавил дед.

– Намутили, в общем, – задумчиво произнёс Лёшка.

– И не говори-ка! – вздохнула бабка. – На вот, лучше борща моего, домашнего, поешь.

Парень согласно кивнул и взялся за ложку.

Глава 3

В начале апреля 1997 года на заборах по всему селу появились объявления следующего содержания:

«Покупаем акции (земельные паи) АО «Московский конный завод». Цена за один пай 90000 долл. США. Покупка состоится в воскресенье, 20 апреля 1997 года, в 12.00 в здании сельского клуба».

Первой, идя на работу, объявление увидела мать Лизы Проскуриной. Звали её Нина Павловна. Это была женщина, которая всегда ходила с накрашенными губами и покрытыми лаком ногтями. Лак на ногтях часто облезал, но снимать его она не спешила. Сие обстоятельство нисколько её не смущало. Волосы Нина Павловна нещадно обесцвечивала и подвергала химической завивке.

В утренних сумерках написанное читалась плохо. Проскурина-старшая подошла поближе к забору, искоса, по-куриному, взглянула на листок сначала правым глазом, потом левым. Помотала головой, отошла от забора. Замерла, оглянулась. Снова подошла к забору и стала читать объявление, почти уткнувшись носом в листок бумаги. Перечитав его несколько раз, она судорожно набрала в грудь воздуха и заорала:

– Коля, Коль! Коля!

Истерически выкрикивая имя мужа, женщина побежала обратно в дом. Супруг Нины Павловны, Николай Терентьич, только что проснулся и стоял на кухне в растянутой майке и семейных трусах в горошек.