Ржавчина - стр. 16
– Чего ревешь?
Мальчишка О’Доннелов оторвался от рассматривания нашего заднего двора и теперь стоит прямо напротив, протягивая коробку Клинекса и непонимающе на меня глядя. Мой взгляд приковывают родинки у него на щеке. Они образуют до того четкий треугольник, что хочется взять линейку и проверить, на самом ли деле его стороны равны. Только потом я замечаю, что его запястье замотано бинтом и разрисовано кучей забавных картинок. Поэтому его настроение такое же паршивое как у меня?
– Если тебе станет легче, они встречаются с Рождества. Дело дрянь, знаю. Но мы, вроде как, смирились уже.
Он говорит так, будто набрал полный рот орехов. Невидимые, они перекатываются на языке, превращая его слова в непереводимую кашу.
– Язык проглотила?
Качаю головой, принимая из его рук салфетку.
– Если честно, ты первая русская девчонка, которую я встречаю. Судя по всему, тебе тут фигово. Что ж, понимаю. Будь Тобиас моим братом, я б тоже особо не радовался. Ты из-за него что-ли плачешь?
Я киваю и, хотя понимаю его через слово, рассказать что-то в ответ пока не в состоянии.
– Честно говоря, я про девчонок мало что знаю, русских тем более, – ворошит он густые, непослушными кучеряшками торчащие в разные стороны, волосы. – Как-то раз мама читала моей сестре Эйприл русскую сказку. Кажется, она называлась «Принцесса-лягушка».
«Царевна-лягушка» вслух поправляю я на родном языке, внезапно понимая, когда он говорит медленно, его речь вполне реально разобрать. А вот Август смотрит на меня так, будто я несу тарабарщину.
– Ничего не понимаю, – ухмыляется он и внезапно уверенно так большим пальцем незабинтованной руки стирает с моих щек слезы. – Ваш язык похож на грейдер. Очень грубый. Фрр, фрр, – изображает он скорее трактор. – Ладно, Принцесса-лягушка, не реви. Хватит разводить здесь болото. Умеешь играть в баскетбол?
Я качаю головой. В школе на уроках физкультуры мы обычно или прыгали через козла, или играли в лапту, а она больше похожа на местный бейсбол. Сначала потеешь, боясь не отбить мяч, потом несёшься со всех ног, чтобы тебя этим же мячом не прибили, и только пересекая линию поля, наконец, выдыхаешь. Но баскетбол…
Август, впервые улыбаясь, протягивает уцелевшую руку и заговорщически шепчет:
– Хочешь, научу?
***
В следующие несколько месяцев я понимаю две вещи. Первая: почти все американские дети разговаривают, как Август, – бегло, сумбурно, проглатывая слова и на ходу придумывая новые. И вторая: мой английский катастрофически плох. Поэтому никто не хочет со мной дружить. Поправочка. Никто, кроме Августа, с которым мы теперь не разлей вода, и даже языковой барьер не становится помехой.