Рывок в неведомое - стр. 69
Гибель Лаптева отдалась глубокой болью еще и потому, что, убивая часового, Соловьев сводил счеты с ним, Голиковым. «Император тайги» давал понять: мол, тебе, комбат, лучше бы не отлучаться из Форпоста. Это был ультиматум, перечеркнувший результаты последнего боя.
Не вынимая платка, Голиков вытер ладонью глаза. Предаваться печали долго не было возможности. Он нанес поражение банде в лесу и на дороге. Но люди Соловьева и Астанаева по-прежнему находились везде. Были они и тут, в Форпосте. По многим признакам Аркадий Петрович знал, что кто-то круглые сутки следит за происходящим в станице и сообщает в тайгу. Уже давно было замечено, что над крышами время от времени взлетают и уносятся ввысь почтовые голуби. Кто завозил голубей в Форпост, пока установить не удалось. Их не держали на голубятне, а где-то прятали.
Принимая любое решение, Голиков вынужден был помнить об этих всевидящих, круглые сутки бодрствующих глазах. Приходилось думать, как обмануть наблюдателей, чтобы в банде раньше времени не узнали о планах чоновского отряда.
В гибели Лаптева настораживали два момента: то, что наблюдатель перешел к решительным действиям (хотя мог быть прислан убийца-профессионал), и то, что Лаптев дал себя убить.
Голиков не был робок. Еще в детстве мать и отец учили его искать в любой ситуации активные и смелые решения. Это пригодилось в мальчишеские годы и особенно тут, на войне. Но Голиков боялся ножей, как могучие слоны боятся мышат, потому что ножи преследовали его всю жизнь.
Летом девятнадцатого, когда их, киевских курсантов, бросили в прорыв под Киевом и полурота остановилась на ночлег в Кожуховке, ночью ножом был заколот часовой. И полурота чуть не погибла.
Став в тот же день полуротным вместо убитого командира, Голиков дал себе слово, что будет каждую ночь проверять караулы и напоминать часовым, что быть легкомысленным на посту смертельно опасно. С той поры, за два с половиной года, не произошло никаких несчастий по вине или благодушию часовых в ротах, батальонах и полках, которыми он командовал. Попадая на передовую, Голиков неукоснительно каждую ночь дважды обходил посты и сурово наказывал бойцов за любую небрежность в несении караульной службы. И вот, стоило уехать из Форпоста, словно в издевку, ножом был заколот Лаптев.
Подавленный этими мыслями, а еще больше тем, что от него в тайге ушел Соловьев, Голиков, злой и усталый, ввалился к себе на квартиру. К нему прямо с порога кинулась Аграфена.
– Наконец-то! – с упреком произнесла она, словно Голиков загулял на посиделках. – Анфиса прибегала два раза. Ты ей очень нужен.