Русско-турецкая война: русский и болгарский взгляд. 1877-1878. Сборник воспоминаний - стр. 40

После этого я позвал мать, брата и жену, чтобы распределить, кто к каким родственникам отправится. Для меня определили дом бабы Сивы Печовой, у которой был только один 20-летний сын. Они жили в верхнем конце села в одном отдаленном месте в бедном домишке, больше похожем на хижину пастуха. Попросил мать сходить предупредить бабу Сиву, чтобы этой ночью, когда я приду к ней, она не боялась, а пустила меня укрыться у них. Сказано – сделано. Мы договорились также, что, когда я этой ночью укроюсь у бабы Сивы, а на следующее утро, как всегда, Омер-чауш придет пить кофе с несколькими своими приятелями и спросит меня, мать и брат скажут, что я бежал в Софию один, мол, они меня останавливали, да я не послушал, потому что не смел больше оставаться. Он поверил их словам. То же было сказано и соседям, которые интересовались, где я, и они тоже поверили.

Мы собрались все вместе за ужином и обсудили, как быть дальше, что делать, чтобы спастись. Настала полночь, и когда все в селе утихло и даже собаки уснули, я закутался в бурку, простился с родными и, держа старое ружье, доставшееся мне от кума Спаса, крадучись отправился к бабе Сиве. С Божьей помощью по пути мне никто не встретился, и, пройдя через все село, я добрался до спасительного места. Я тихо постучал в двери. Баба Сива открыла и впустила меня – пришлось нагнуться, ведь дверь была очень низкой. В доме царил полумрак. Я зажег свечу, и она показала мне другую дверцу, в которую следовало войти. Только нагнувшись, можно было туда войти. Мы сели, немного поговорили, и я лег спать, но было очень тесно: чтобы вытянуть ногу, надо было упереться ногами в стену. Я немного успокоился, хотя и продолжал думать об опасности, которая по-прежнему мне грозила. Мои домашние тоже расселились по родным. И так, в этой закопченной дымом хижине, я прожил около десяти дней.

Однажды от брата я получил известие, что учитель Харлампий Драганов (из Кюстендила) спрашивал обо мне, и они ему сказали, что я в Софии. Он хотел бы уехать в Софию, но не решался, поскольку, как только он появится в селе, башибузуки, которые следят за ним, могут его убить. На это я сказал, чтобы ему передали, что я у бабы Сивы, и пусть он приходит ко мне, будем прятаться вместе в этой хижине – только пусть придет так же, как и я – ночью, тем же путем, и пусть люди думают, что он в Софии. Ему передали это, и в первую же ночь он пришел ко мне, очень обрадованный тем, что нашел спасение и избежал опасности. Это было действительно так, но наше жилище было очень тесным.

Одним днем около полудня по всему селу залаяли собаки, и мы услышали страшные женские крики. Мы отправили бабу Сиву посмотреть, что случилось. Через некоторое время она вернулась и рассказала, что черкесы ворвались в несколько наиболее состоятельных домов и устроили грабеж. У наших соседей (Петра Гатова) трое черкесов сорвали пояс с Петра и связали его, женщины простоволосые разбежались, плач их раздавался так далеко, что слышали даже мы. Дом ограбили и сожгли, а Петра оставили связанным. Услышав эти крики в селе, мы с учителем не могли оставаться в хижине, но и выходить было никак нельзя. Наконец, я решился, взял ружье, вышел и спрятался за кучей соломы у плетня. План состоял в том, чтобы если какой-нибудь черкес двинется в сторону нашей хижины, даже если и погибну, но пока глаза мои открыты – буду в него стрелять. Вскоре четверо черкесов – двое спереди и двое в конце – угнали 300 голов овец (скот деда Пешо Желвеца, который теперь состоит в меджлисе