Русский Ришелье - стр. 46
В Кокенгаузене все же нашелся человек, готовый ему возразить. Постельничий и любимец царя Федор Ртищев, боярин добрый и богобоязненный, посмел воззвать к совести Милославского:
– Бога побойся, Илья Данилович! Юна, невинна. Ладно женок замужних, в плен попавших, ласкаешь, им такие утехи привычны. А тут дите просто.
– Все они, немки, грешницы! Посмотри, разве закрывает она лицо платком, как делала бы добродетельная русская девица? А эта зенки бесстыже вылупила, платье надела такое, что груди обнажает до половины. Брось, Федор, такую только и надо употреблять для утех. Эти немочки лишь кажутся невинными.
Под взглядом Ильи Милославского, пристально осмотревшего каждую выпуклость на теле девушки, Герда густо покраснела. Ее отец побелел, в бесполезном усилии надавил на веревки, которыми были связаны его руки. А боярин Илья Милославский продолжил:
– Ты знаешь, Федор, мне приходится и суд вершить. Так вот. Недавно я допрашивал такую в Судном приказе. На вид похожа на дитя, ибо смотрится моложе своих лет. А взгляд-то какой невинный! Генеральская жена. Бросила в Германии мужа, бежала в Москву, к полюбовнику. Муж погнался за ней, но генеральская полюбовница отреклась от еретической лютеранской веры, трижды сплюнула, как водится, через левое плечо в знак того, что отвергает ересь, крестилась по-нашему. Муж приехал и узнал – Москва православных не выдает. Так и осталась она жить с полюбовником. Тут ей бы и угомониться, ан нет! Мало ей, завела еще одного и грешила с ним, пока новый муж был на службе. А второй полюбовник сам оказался зело развратен, стал грешить и с ее служанкой. Блудница про то прознала, кликнула слуг, велела непокорную служанку обнажить и повалить на пол. Самолично срам несчастной отрезала. Та от боли отдала Богу душу. Негодяйку схватили, на дыбе она во всем призналась. Ее должны были нещадно стегать кнутом, отрубить руку и сослать в Сибирь. Да тут началась война. Не знаю, чем все закончилось.
– Да кто же она, эта блудница? И кто ее полюбовник, что за генерал?
– То не твоего ума дело, Федор, уж не обессудь! Здесь он, при армии, а о грехах своей жены пока ничего не знает.
Ловкий Илья Данилович так заговорил постельничьего, что тот и думать забыл о несчастной Герде. Зато в ужасе был Хенрик Дрейлинг. Купец немного понимал русскую речь и сумел осознать, сколь позорная участь ждет его юную дочь. В отчаянии купец озирался по сторонам. Внезапно рижанин увидел русского юношу в богатой одежде, который отдаленно напоминал ему кого-то. Он напряг память и через секунду с надеждой спросил тихим голосом по-немецки: