Русский немец - стр. 20
Кое-кто, впрочем (как родители Тео, например, да и многие другие) до самого конца не верили, что их выселят. Всё надеялись, что «власти разберутся, поймут ошибку» – и в последний момент всё отменят: ведь нет же у нас никаких «шпионов и диверсантов»! И только когда уж солдаты появились, тут они суматошно забегали – и давай в спешке всё, что под руку попадёт, в узлы и тюки собирать…
А я между тем стою во дворе нашего дома и с грустью смотрю на тыквы, которые сам вырастил: огромные, оранжевые – красота!.. И вдруг на меня снова «накатило»: вижу, будто стою на берегу какой-то реки – могучей, быстрой. Она – не ленивая, как Волга, а огромно-упругая, широченная. На противоположном берегу – диковинные деревья (у нас-то лесов нет, так что названий этих деревьев я не знаю). Вода сильно тот берег подмыла, и внезапно целый огромный его кусок в реку обваливается – рушится с треском и грохотом. Бух!.. Бам!.. И «видение» уходит…
К таким штукам я уже приспособился: это – мгновение из будущего. Ни понять его, ни как-то с пользой для себя применить – нельзя. Но когда это мгновение происходит в действительности, я его узнаю. В моей памяти хранится около десятка подобных «видений». А сбылись пока лишь два. Хотя, как говорится, ещё не вечер: не такой уж я и старый…
И снова возвращается ко мне шум нашей улицы: скрипят повозки, люди плачут. Все выселяемые как-то покорно послушны. Мало кто переговаривается, ругается – про себя, вполголоса. В основном – молчат. «Надо – так надо!».
Повозки тронулись. Женский плач всё сильнее: навзрыд с родным селом прощаются. Мужчины пытаются успокоить женщин. Кто-то кричит: «Замолчите! Лучше – пойте! Не показывайте этим чертям наши слёзы! Пусть никто не видит нашего горя!». И кто-то робко пробует запеть. Но ничего не получается: всхлипы всё заглушают…
Вот и мы по-быстрому свою бричку загрузили. Каждой семье разрешено везти с собой не больше одной тонны: провиант на дорогу, одежда, постельные принадлежности, кое-какой мелкий хозяйственный инвентарь. Скот, зерно, овощи, фрукты – всё это сдаётся государству. Я уже говорил: папе выдали на этот счёт соответствующую бумагу – со всеми там цифрами. «Ordnung!» Но папа как-то кисло на эту бумагу смотрит.
Возчик у нас – русский, из нашего кантонального центра – Куккуса. Смотрит на нас с тоской и говорит невесело: «Кто же нас теперь копчёным мясом и домашними колбасками кормить будет? А молочного как много всего было!». И правда: на рынок-то в Куккусе многие из нашего села продукты со своих хозяйств продавать привозили.